Я знаю эту огромную тишину, как знаю воздух, которым дышу, и воду, которую пью. В деревенском кабачке или в замке она одна и та же.

Резкий запах осенней земли щекотал ноздри, такой пряный, что хотелось плакать.

Однажды она именно так потеряла чёлку, во всяком случае, половину чёлки. Наклонившись низко над голубым пламенем, держа губами сигарету и надув щёки; от сигареты поднялась тоненькая струйка дыма. И вдруг чёлка загорелась. Натали отпрыгнула в сторону и засмеялась, стукнув себя ладонью по лбу и уронив на пол сигарету.
- Мои волосы! Ну ни хера себе! - Она смеялась, и смех казался явно истерическим. Это событие разбило день на две части. До того, как Натали сожгла волосы, и после того, как Натали сожгла волосы. "После того" оказалось лучше. Потому что "до того" существовало лишь затем, чтобы могло начаться "после".

Оказалось, что всю жизнь я был заядлым курильщиком. Просто под рукой не было сигарет.

– Я тебя люблю.
Душа вздрогнула и проснулась.
– Я тебя хочу.
«Меня?..»
Душа распахнула пошире окошки глаз и выглянула наружу.
Перед ней стояла другая душа, молодая и симпатичная, одетая в красивое ухоженное тело.
В ответ на немой вопрос чужая душа успокаивающе помахала рукой: всё, мол, в порядке, не обращай внимания.
Душа кивнула, поставила тело на автопилот, свернулась калачиком и уснула. Происходящее её никак не касалось.

– А кто ты такой? Ты правда ужасное чудовище?
– Я – твой Ночной Кошмар, – ответила темнота.
– Мой?.. – с восторгом переспросил котенок. – Мой собственный?
– А то чей же! – хмыкнула темнота.
– А почему я тебя не вижу? Зачем ты прячешься?
– Потому что я Ночной Кошмар, а сейчас день, – объяснила темнота. – Днем всё наоборот. Днем я сам тебя боюсь.
– Меня?
– Ну да. Ты мой Дневной Кошмар.

Катится Колобок по лесу, а навстречу – Заяц. Не успел и рта раскрыть, а Колобок ему:
– Заяц, Заяц! Я тебя съем!
– Не ешь меня, Колобок, – взмолился Заяц. – Я тебе еще пригожусь!
– Ну, смотри, ловлю на слове, – согласился Колобок и покатился дальше. А Заяц остался стоять в недоумении и размышлять, что тут, собственно, произошло.
Наглость – второе счастье.

– Ну, если Братец Кролик – это ты… Значит, ты – это я?
– Значит, так.
– И кто угодно еще – это тоже я?
– Знаешь, я думаю, не совсем так. Пожалуй, Матушка Мидоус – это все-таки не ты. Не похожа. Совсем.
– Ааааа!!! – закричал Братец Кролик и, забыв и про тележку, и про Чучелко, помчался к Матушке Мидоус – чтобы увидеть хоть какое-то живое лицо, кроме своего собственного. А когда увидел – тут же на радостях закатил пир на целый мир. То есть нажрался в гордом одиночестве. Потому как сам он и был целым миром. Ну, если не считать Матушки Мидоус.

– Сеньор, жизнью клянусь! Это великан!
– Значит, я околдован. Умно, ничего не скажешь! Злые великаны так похожи на мельницы, им ничего не стоит притвориться… Но они не учли, что рядом со мной есть ты, мой верный Санчо, со своим трезвым практичным взглядом. Что бы я делал без тебя!
– Проехали бы мимо, сеньор.
– Вот именно. Но теперь-то я этого так не оставлю!
Дон Кихот лихо заломил тазик на затылок, пришпорил Россинанта и помчался с копьем наперевес туда, где ему виделась рассохшаяся ветряная мельница. Санчо наклонился, сорвал соломинку и принялся ее задумчиво жевать, наблюдая, как его хозяин гоняет по полю перепуганного великана. Действительно, что бы делали рыцари без своих оруженосцев!
– Эх… попалась бы нам хоть одна какая-нибудь мельница, – вздохнул он. – А то так хлеба хочется!..

Дракон молниеносно выскользнул из пещеры и заревел во все девять глоток.
– У-у, как всё запущено, – покачал головой рыцарь и неторопливо потянул из ножен меч.




– Ну как? – спросил рыцарь через три часа.
– Великолепно, – с чувством произнес дракон. – Сразу стало легче дышать, и в мыслях прояснилось!
– С Вас шестьсот золотых монет. По сотне за каждую голову.
– Да-да, как договаривались.
– Если опять понадобиться прореживать, свяжитесь со мной по этому адресу, – рыцарь протянул дракону визитку.