Жил да был человек маленький.

Как же печально, когда переводчик не владеет словом, когда формально, он переводит правильно, но по составляющей - неверно. Прекрасная книга, удивительная книга, книга наполненная страхом, болью, ужасом, отчаянием, искоркой жизни превращается у такого переводчика в пустоту с картонными персонажами, за которых не страшно, за кого не переживаешь, ты не чувствуешь атмосферы Берлина времен второй мировой, когда любое слово, любой взгляд - это виселица. Тебе так все равно на происходящее, что ты способен отложить книгу и забыть про нее. Про уникальную книгу просто забыть, потому что переводчик оказался не готов к передаче материала.

Я благодарна Наталье Касаткиной, Ирине Татаринова и Вере Станевич, которые в 1988 году создали еще один перевод книги (первый был в 1971), когда я по первым двум предложениям поняла, что правильно считывала идею книги и поэтому, скрипя всем, чем может скрипеть читатель продолжала вгрызаться в текст и в героев. Всего два их предложения, можно сказать, сдружили меня с книгой, не с переводом от Нины Федоровой, который я все же дочитала, уже понимая, как она не дотягивает до красоты формы и слова, а именно с книгой. Наверное, все же человеку, который не пережил вторую мировую или пережил ее в младенчестве, трудно, даже как оказывается - невозможно, передать человеческую усталость, человеческий страх, человеческое умение поднять голову над страхом. Читаешь о наградах переводчика и недоумеваешь, что же с ним произошло, что он замусорил текст, не усложнил, а именно замусорил, почему выбрал из всего многообразия синонимов в великом русском у слова "угнетало" - "невмоготу"? Как вышло, что при строительстве предложения, женщина не устает, а остается бодрой. Это мелочи, но из них возникает мир. И именно из-за такого он или дышит или остается просто буквами на бумаге.

В переводе 2017 все осталось на бумаге, ничто не задышало, не вышло в мир, не родило человеческой идеи. В книге есть интересное замечание автора:

"– А вы помните, Квангель, – спросил Эшерих, – сколько писем и открыток написали в общей сложности?
– Двести семьдесят шесть открыток, девять писем.
– Стало быть, целых восемнадцать штук нам не сдали.
– Восемнадцать… вот моя работа за два с лишним года, вот вся моя надежда. Восемнадцать штук, оплаченных жизнью. И все-таки целых восемнадцать!
– Только не воображайте, Квангель, – сказал комиссар, – что эти восемнадцать штук передаются из рук в руки. Нет, их нашли люди, у которых у самих рыльце здорово в пушку, потому они и не рискнули сдать открытки. Эти восемнадцать тоже ни малейшего воздействия не оказали, мы ни от кого об их воздействии не слыхали…
– Выходит, я ничего не достиг?
– Выходит, вы ничего не достигли..."

Вот и с переводом 2017 так, он ничего не достигает, только если не попадает в руки тех, кто уже начитан, кто может среди этой замусоренность, невыразительности увидеть саму идею. Но это их заслуга и тех, кого они читали раньше, а совсем не переводчика. В конце книги есть послесловие от Альмута Гизеке (нам не удосужились пояснить кто этот человек), где говорится о стиле книг Фаллада и подмечается, что Берлин в его книгах всегда действующее лицо, всегда что-то очень значимое. И ведь, скорее всего Нина Федорова переводила это послесловие для книги и встает вопрос, как вышло, что в ее переводе Берлин пропадает? Он не действующее и не значимое, он просто название улиц, подворотни и задние выходы. Он не индивидуален, он любой город мира. Это было бы замечательно для любой другой книги, а не для той, где главное - это маленькое сопротивление власти Гитлера, когда он сам кажется так рядом, буквально за углом, это ведь его город. Печально, что есть все для того чтобы передать русскочитающему читателю (простите за тавтологию) такую уникальную по содержанию вещь, так уникально созданную и увы "вы ничего не достигли". Хорошо все же, что есть другой перевод более ранний, сумевший схватить и передать идею и читать надо его, потом просто переместиться в 17 главу нового и вернуться обратно в старый перевод. Потому что уже жалко в новом звучит: "Особо акцентированные слова выделены курсивом." Не интонационно в предложении, чтобы мы не смогли их упустить, а курсивом! Беда.

Но перейду уже от перевода к самой книге. В конце послесловия Альмута Гизеке (кто бы он ни был), хорошо сказано:

"...посыл о том, что даже самый малый акт сопротивления имеет значение."

Тут не поспоришь. И для любого немца, как и для любого человека на Земле, особенно после войны было значимо знать, что были люди в самой Германии и тем более под боком у Гитлера не согласные с его политикой и пытающиеся сделать хоть что-то против него, сами немцы. Сделать, как уж умеют, даже если кажется, что ручками вовнутрь:

"– Секундочку! Разумеется, вы правильно сделаете, если перед уходом выпустите из шкафа человека, который там спрятан. Когда я осматривал вашу спальню, он, по-моему, уже сильно страдал от духоты. К тому же в шкафу, наверно, много нафталина…
Красные пятна сбежали с ее лица. Побелев как мел, она смотрела на него.
Эшерих покачал головой.
– Эх, дети, дети! – сказал он с насмешливой укоризной. – Работать с вами легче легкого! Заговорщики, называется! Боретесь с государством детскими уловками? Ведь только себе и вредите!"

Тогда было, в 1947 было важно знать, что они сражались хотя бы так, хотя бы детскими уловками, а сейчас важно понять, что один ты может и умираешь, но точно сражаться не должен в одиночку, только если вас много, если каждое звено цельное вы можете победить. Ведь если читать книгу и смотреть, как расходятся круги по воде, то единственная светлая нота в книге, дарующая жизнь, возникла не благодаря деятельности одиночек.

Другое время - другие выводы.

Уже нельзя быть просто хорошей и доброй женщиной, уже надо понимать и оценивать свои поступки, потому что, вы только задумайтесь, добрая и хорошая Хета Хеберле, понимая что поступает неверно отправила на квартиру к женщине дающей приют сопротивляющимся режиму, того кому сама не доверяет и что вышло? Ничего хорошего. Маленькая квартирка перестала быть прибежищем и возможно стала даже ловушкой.

Да, книга о маленьких людях. Тем она и хороша. Маленький человек и может мало, он не учитывает большего. Его заботы малы. Он не умеет смотреть широко. Тут каждая история о том, что сопротивляться можно и это правильно и одновременно о том, что надо быть больше, чем просто маленький человек, нельзя победить громадину, если ты мышка с плакатом. Увы, но нельзя. Хоть слон и боится мышек. Даже, если мы возьмем за пример счастливую историю Куно, то там получилось все хорошо лишь потому, что в семье маленьких людей был большой, умеющий учить. Лишь потому, что сам мальчишка решил, что он больше, чем маленький человек и потому что уже одно большое государство потеряв миллионы жизней, снова зажгло солнышко над миром. Мы не будем сейчас говорить о том, что было в этом самом государстве, но оно не уступило, не встало на колени, а большими людьми, которые в своей повседневности были может и маленькими, встало на защиту человечества.

Повторюсь: другое время - другие выводы. И об этом должен был петь новый перевод книги. Он должен был подчеркивать одиночество людей выбирающих быть одинокими, каждый раз подчеркивать мысли и поступки, ведущие к одинокой смерти. Ведь важно не только сопротивляться, но и объединяться и в идеях, а не ради одного человека и с готовностью бросать любое дело, когда человек нужный оказывался рядом. Важно признавать свои ошибки, смотреть правде в глаза.
Фаллада тем и хорош, что смог в своей книге показать неподготовленность людей, все еще неверящих в происходящее, их зацикленность на себе, их неумение сопротивляться грубости, неумение вовремя замолчать, как легко любого запугать, если у него нет ни цели, ни идеала и он не знает что хочет получить в конце, кроме личного уютика. Он как раз и рассказывал о таких людях, которые плыли по течению, которые бы хотели, чтобы был кто-то сверху, который говорил бы как делать, они себе такого и выбрали. Только вот не разглядели, что он с минусом, но ведь и не хотели смотреть на это, лишь бы кто-то уже отвечал за них, как это не прискорбно, но и сейчас такое практикуется. Поэтому нам и напоминают:

"Видите ли, Квангель, разумеется, было бы в сто раз лучше, если б нашелся человек, который говорил бы нам: вы должны поступать так-то и так-то, у нас такой-то и такой-то план. Но будь в Германии такой человек, тридцать третьего года никогда бы не случилось. Вот нам всем и пришлось действовать в одиночку, и переловили нас поодиночке, и умереть каждому тоже придется в одиночку. Но мы ведь все равно не одиноки, Квангель, и умрем все равно не напрасно. В этом мире ничто не происходит напрасно, а поскольку мы боремся за правое дело против грубой силы, то победа в итоге все равно будет за нами."

Разговор большого с маленьким.

Нас предупреждают, что в книге много страшных моментов, но они правдивы и поэтому остались в книге. Опять же эти страшные моменты не для нашего циничного или привыкшего времени, их нужно было усиливать. Не устрашнять додумывая текст, а мыслью или словом, хотелось в переводе видеть безысходность, понимать отчаяние человека на допросе, который раз за разом из-за унижения выдает людей, понимает, что делает, сопротивляется, но продолжает выдавать, потому что он мышка перед тем, кто никуда не спешит, он уже там, где ему хорошо. Читать не про видимость потери самооценки, а кожей ощущать, как она падает, пугаться от смены ролей или реветь голосом от отчаяния, что такое происходит, а все шло мимо, все страшно не было страшным и случалось с картонными людьми, не потому что Фаллада не написал, он написал в 1947, когда хорошо помнился этот страх, переводчик нашему времени это не передал. Беда, когда видишь, как теряется книга, превращаясь в обыденность.

А ведь книга как хороший урок для одиночек. Книга как хороший урок для тех, что думают: "Оно само рассосется". Книга, напоминающая о том, что может ты и маленький человек, но поступки твои должны быть, как из Баллады о маленьком человеке Рождественского:

…А когда он упал —
некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле
не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный рост!

Человек важнее закрытого дела.
У меня есть дурацкая привычка, если люди чем-то сильно восхищаются и мне сильно советуют что-то читать, я упорствую до красных чертей. Потом всегда оказывается, что дура это я, но видать люблю я красных чертей. И не прочитала бы я про вдумчивого, заинтересованного в людях Рябинина, если бы не великие ветра провидений, когда в партии любителей советской литературы выбрали автором на чтение Станислава Родионова.

Теперь я уже сама до красных чертей советую автора и его героев: следователя Рябинина и инспектора уголовного розыска Петельникова, а после, появляющегося в других книгах прекрасного начальника прокурора Юрия Артемьевича.

Как же это замечательно, прикоснуться к удивительному. Забытое чувство человечности, силы, ума, жизни. Когда ты забыл уже, зачем была создана милиция, к чему она стремилась, и вдруг тебе напоминают. И заодно так просто рассказывают о том как устроенна система, не долгие пояснения, а:

«Когда интересовались, чем же отличается инспектор от следователя, Рябинин объяснял на примере: вот человек выхватил у кассира деньги и побежал. За ним бросился инспектор уголовного розыска, задача которого поймать. Догнал, схватил, задержал, но преступник вдруг заявляет — а это не я украл. Вот тут и появляется следователь, который должен разобраться.»

У Родионова легкий слог, отчего кажется, что и дела легкие, если не вчитываться. А если вчитаться, не все просто, не все легко. У Рябинина-Родионова на первом плане — человек. Он всегда думает о нем, он покрывается потом, чтобы достучаться, казалось бы, до того, кто и жить-то нормально не сможет и ведь добирается, до сокровенного, вынимает его душу, встряхивает и наполняет верой, пусть в себя, а за ним-то и в человечество и ты так радуешься, что вот как должно быть, не заканчивается дело на поимке преступника, это только начало, потому что надо вытащить на свет человека, его найти среди обиды и злобы.

И ведь собой Рябинин тоже занимается, он не думает, что он лучше всех, он просто понимает куда идет и зачем. Каждая повесть — это мысли Рябинина, поэтому рутинность, пустота, ожидание, наполняются действием, ты вместе с героем в процессе, ты вместе с ним думаешь, рассуждаешь, приходишь к выводам. Это не выдумка грандиозного плана по поимке преступника — это желание понять его, понять, как он действует, почему. И вот во все это вплетается сам Рябинин, который думает о том, а какой он, а какой идеал существует?

Повести можно читать быстро, они небольшие, захватывающие, но надо дать себе время потом на то, чтобы думать вместе с Рябининым на простые темы. Что такое любовь, что такое секс, достоин ли человек веры, кто такой человек и как он должен поступать, да, именно должен. Ведь порой очевидные вещи до людей и не доходят или просто игнорируются, придается большее значение тому, что естественно и свойственно, а ведь за это не надо оркестров и шума, так был человек и задуман:

"— За что спасибо? — помолчав, спросил свидетель.

— За честность. Хотя глупо благодарить за честность. Она должна быть естественным свойством человека.»

В этом сборнике пять повестей, в них нет громких убийств, скандалов, расчлененки и припрятанных трупов, нет травмированных великовозрастных сироток. Тут все люди взрослые, знающие что они делают. Конечно, у каждого своя причина так поступать и вот причины тут самое важное, наверное, поэтому первая повесть называется Расследование мотива. Тут словно все, что нужно знать о Рябинине и Петельникове с их теплой человеческой дружбой, когда каждый друг другом восхищается, именно дружба, когда слово применено правильно, понимается правильно, это вам не приятельство с предательством в современных книгах, где слово опошляют. Тут сразу то, что для Рябинина важно. Он слышит признание человека и не принимает его радостно, чтобы закрыть дело и сигануть на дачку, а начинает копаться в мотивах, разбираться, что это вообще было, потому что человек важнее закрытого дела и бумажек. Тут сам Рябинин с его отношением к жизни, что его слова и поступки не расходятся. А если он за собой замечает расхождения, то собственный стыд за это, и дальше мы видим, как он в себе это пытается исправить.

И тем понятнее становится, почему столько труда вложил Рябинин в мошенницу из «Криминального таланта». Тут вообще нет никаких трупов, тут только выжидание и сопоставление, работа мысли и самое захватывающее, как он вытягивает человека из его болотца боли и ты вместе с ним переживаешь за эту девочку, которой всего-то и надо пяточки детям целовать, у нее куча нерастраченной любви и нежности, вот она идеальный воспитатель, которой не получилось попасть в правильную профессию. И сколько правильных, важных слов в повести, когда надо остановиться, взять тетрадку и себе их переписать, чтобы потом сесть и подумать хотя бы над тем, а пережевал ли ты все, что тебе дали, или так и сидишь, открыв рот?

"— ...Она… В общем, о ней имеет право судить только человек.

— А я, по-вашему, кто?

— А по-моему, вы ещё никто. Понимаете — никто. Вы двадцать три года только открывали рот. Мама совала пирожки, учителя — знания. А вы жевали. Это маловато для человека. Человеком вы ещё будете. Если только будете, потому что некоторые им так и не становятся…»

Вот за это люблю советские детективы. В них нет ярмарочности, нет красных взлетающих платков, чтобы привлечь внимание зажравшейся аудитории. Тут все для человека, для того смелого и сильного, который должен уметь стать лучше, который должен понимать не только мотивы своих поступков, но и человека рядом, потому что человек не одиночка, он не заключен в одном себе.

И вот так естественно появляется повесть Следствие еще впереди, где автор, через героя рассуждает о любви. Вся повесть о любви и сексе и это потом еще перехлестнется с повестью Шестая женщина, потому что тема вечная. Потому что в одной повести пытаешься разобраться что такое любовь и как ее отличить от секса, а во второй как эта любовь меняет человека, как она неожиданно направляет в жизни, потому что появляется сам смысл этой жизни.

«И тогда он понял: настоящая любовь не может быть замкнутой, как солнце не может греть только одного. Нельзя любить человека и ненавидеть человечество. Истинная любовь взрывает душу радостью, как весна взрывает землю буйной зеленью. Если не появляется вселенская любовь к упавшему пьянице, к лопуху под забором, к сотруднику по работе, к нашему задымлённому земному шарику — значит, её нет и к той женщине, которой пишешь письма и которую водишь в кино и сажаешь в «Волгу» с кольцами.»

- наверное, это очень большая мысль и очень сложная, ее нельзя просто сказать, нужно прежде много обдумать, многое понять, уметь отдалять любовь от секса и хотеть замуж от хотеть любить и только потом после этого, можно добраться до этой мысли, только еще не факт, что до самого этого чувства. И удивительно, и естественно, что это возникает в детективе, потому что детектив — это срез человеческой жизни, человеческого быта. Если вы читаете детективы, то вы часто можете увидеть, как живут люди, что ими движет и почему, очень естественно на фоне этого рассуждать о таких обыденных в человеческой жизни вещах, как для чего и как мы живем.

И похоже для того чтобы удовлетворить именно детективно-поисковую страсть читателя в сборнике есть повесть «Кембрийская глина», но она все равно в стиле именно Родионова. Да тут и собаки, и лодки, и Петельников во всей своей красе, но именно Рябинин, сидя в кабинете, пытается понять людей, как они думают, что они могли придумать, все пути вывода и вывоза масла с предприятия. И тут как раз возникает еще один аспект, когда Рябинин думает о таком же следователе, как и он сам, пытается понять, да что не так-то? Почему он к нему относится не как к другу, ведь парень неплохой и работает он хорошо. И это тоже важные и нужные мысли про простого хорошего парня, о смене времен, о том как меняется запрос на то каким должен быть человек, что просто хорошим парнем быть уже нельзя, надо быть чуточку больше хорошего парня.

Эти повести не для любителей погонь и страстей, тут будет работа ума. Тут будет много человеческих душ вывернутых наизнанку. Тут автор попытается прикоснуться к вашей душе и уму. Это очень красивые повести, это очень красивая человеческая работа, ответственная и тяжелая. Я люблю такое, поэтому я советую. Ну а вам уже самим выбирать быть или не быть.