Александра Маринина: Книги, чтобы слёзы навернулись

Мне лет в семь попал в руки Александр Беляев, «Голова профессора Доуэля». Навскидку: кто помнит, с чего эта книга начинается, какова первая фраза? Открываю и вижу диалог: «Прошу садиться» – первая фраза. Это была переменка, четвёртый этаж нашей 183-й английской школы в Ленинграде, я стою у окна. Помню, как меня трясёт от восторга, что, оказывается, можно так: сразу диалог, нормальные человеческие слова, разговаривает профессор с девушкой, которая пришла наниматься к нему медсестрой. «Прошу садиться» – боже мой, значит, есть другая литература! Не тяжёлое занудство, а совершенно другое.

В школьной программе был роман Горького «Мать». Я была, наверное, единственной в классе, может быть, вообще единственной в Москве (школу я заканчивала в столице), а может, и во всём Союзе, кто влюбился в этот роман в 9-м классе. Я плакала, мне было больно за Ниловну. Не знаю, может, меня Бог в темечко поцеловал в тот момент: это был единственный раз за всю школьную программу, когда я вдруг поняла, что нам неправильно всё говорят, что не про революцию этот роман и не про Павла Власова, а роман именно про Ниловну, и про то, что мать, даже не понимая революционных идей, не разделяя их, делает всё, чтобы защитить своего сына. Это до меня почему-то дошло в 15 лет.

«Выбранные места из переписки с друзьями» я читаю сейчас. Собираю материал для своей книги. Это XIX, и XX, и XXI век, начинается всё в 18… каком-нибудь году. То есть мимо петрашевцев мне проскочить никак нельзя, соответственно, я вернулась к тому, что когда-то в курсе истории что-то нам говорили про них. Я натыкаюсь сначала на фамилию Чернышевский, потом на слова «Письмо Белинского Гоголю» и начинаю понимать: что-то такое 45 лет назад в школе было. Про что оно, для чего оно – никакого представления нет, поэтому я открываю письмо Белинского Гоголю и начинаю его читать. Читаю, волосы на голове шевелятся. Как так можно? Как один уважающий себя человек, интеллигент с высшим образованием смеет писать другому человеку «Да Вы больны, сударь, Вам лечиться надо»? Это вообще что такое? Письмо прочитала. Думаю: не может быть, наверное, что-то я не так поняла. Надо почитать литературную критику на это письмо.

Открываю критику, хорошую статью, написанную в 1993 году, которая популярно, по полочкам мне всё объяснила про позицию Белинского, позицию Гоголя, про то, что Белинский грубо передёргивает, вырывая слова Гоголя из контекста и обыгрывая их совсем не так, как Гоголь имел ввиду. Безумно интересно. И возникает вопрос: почему когда я училась в школе, этого нельзя было так нам рассказать, объяснить вот так, чтобы это действительно было нам понятно, интересно и чтобы мы это уже тогда запомнили.

Сейчас во время сбора материала к книге перечитала Чехова совершенно иначе. Перечитала те повести, которые литераторы, филологи относят к разряду идеологических повестей: «Дуэль», «Скучная история», «Рассказ неизвестного человека». Я была в полном потрясении. Прекрасно понимаю, что «Рассказ неизвестного человека» в школе преподавать, да вообще в советское время даже упоминать было нельзя, потому что террорист-революционер, замысливший теракт, с этой целью устроившийся лакеем в дом, где бывает будущий объект теракта, именно для того, чтобы к нему приблизиться, вызнать его расписание, его маршруты и этот теракт осуществить, влюбляется, боже же ты мой, в любовницу хозяина дома. И вдруг понимает, что ему не хочется революционной борьбы, террористических актов, этого социализма. Ему хочется, как он сам пишет, простого мещанского счастья, чтобы она тут сидела у самовара, я бы сидел с ней разговаривал и детки бегали бы. И в результате с этим он и доходит до конца повести, полностью прилипает к этой женщине, готов ей помогать, служить, всё прощать. Он ненавидит сам себя за свою слабость, но из революционеров и террористов уходит. То есть обычные человеческие, эмоциональные потребности гораздо сильнее всех этих революционных идей, террористических порывов. Конечно, при советской власти пропагандировать и особенно детям преподавать этот «Рассказ...» было нельзя. А повесть изумительная.

Сейчас я прочитала «Дым», который мне был нужен именно из-за персонажа Потугина. Страшно меня удивило, до какой степени лукаво было. Это вынужденно – не потому, что оно плохое, а потому, что иначе было нельзя. Главный герой, как нас всегда учили, – положительный, автор потому и сделал его главным, что он разделяет его позицию, так вроде бы было у всех, и я как-то так привыкла, что во всей вот этой классической русской литературе кто главный герой, тот и прав, а значит, автор в момент написания эту позицию и разделяет. Но теперь у меня в мозгах немножко просветлело, и стала я читать «Дым» с этих позиций. И я поняла, что совершенно Тургеневу Литвинов несимпатичен, он издевается над ним, обнажает его слабости в самых нелицеприятных выражениях, не сочувственно, а именно издевательски. И на самом деле Тургеневу интересен западник Потугин. Но опять же, согласен ли Тургенев со всем тем, что говорит Потугин или ему просто интересна конкретная точка зрения? Поэтому очень внимательно всё, что говорил Потугин, буквально с лупой все его высказывания читала, на компьютер переписывала отдельные фразы. 

Порадовал пассаж Потугина по поводу Глинки. Прелесть, когда он говорит, что боже мой, одну оперу он написал, так из него уже сделали образец, да он дилетант, которого Боженька сподобил на одно приличное музыкальное произведение. Не гениальное, а просто приличное, и любой хороший, такой заштатный музыкант из Германии вам этих музыкальных тем придумает не меньше. Я думаю: боже мой, как интересно! Почему Тургенев так Глинку не любил, за что он так его? Может, там какие-то личные взаимоотношения?

Мне очень нравились «Господа Головлёвы», спасибо моему отцу, который буквально одной фразой поставил мне мозги на место. «Господа Головлёвы» – это 8-й класс или начало 9-го. Я читаю и понимаю, что во мне бурлит чувство гадливости. Папа заходит в комнату:

– Что читаешь?

– «Господа Головлёвы», нам по литературе задали.

– Как тебе?

Я говорю: «Знаешь, мне так противно, хочется пойти помыть руки». Он говорит: «Вот, это великая сила художественного слова!» И буквально в одну секунду я поняла, что мне противно – это не потому, что мне скучно, а потому, что гениальный стилист Салтыков-Щедрин сумел описать вот эту семейку так, что действительно противно, и ты понимаешь, какие они все мерзкие. И я оценила роман благодаря одной этой фразе. Если бы мне вовремя её не сказали, я бы, наверное, считала, что мне так противно, потому что скучно, неинтересно читать. Эта книга вовремя мне показала, что эмоции, которые читатель получает при чтении текста, – заслуга автора, который сумел их донести.

Никогда бы не взялась читать «Старик и море», но поскольку школа была английская, нам было велено читать Хемингуэя. Преподаватель английской литературы разрешил читать на русском языке. Но обсуждать, пересказывать, отвечать на вопросы и писать сочинения мы должны были на английском. Я начала читать «Старик и море» и с огромным удивлением увидела, что нет ни одного диалога, сразу затосковала. Думала, как мне будет грустно и тяжело. Но делать нечего, задали же, надо читать. Начала и где-то через две страницы с изумлением поняла, что я ничего не пропускаю, читаю каждое слово. И прочитала за один присест. И вот пока я не прочла финальную фразу «Старику снились львы», я не оторвалась, не мазнула глазами ни по одной фразе. Закрыла, посидела, подумала. Пришла в голову простая мысль: если писатель написал какую-то фразу, значит, она была для чего-то нужна. И какая же я дура, что я пропускаю.

«Маленькую хозяйку большого дома» почему-то вспоминают редко. А это самый любовный роман Джека Лондона, который вообще можно себе придумать. С точки зрения строгого литературоведения, наверное, к нему можно предъявить массу претензий, потому что главная героиня – женщина. Джек Лондон женским мышлением не обладал, женского характера не понимал и написал типичную мужскую историю – то, что спустя много лет написал Фаулз в «Волхве»: «я люблю одну и хочу с ней жить, но есть ещё другая, которую я тоже так же люблю, и так же хочу, и так же мне с ней хорошо, как же мне быть?»

Сказки Оскара Уайльда – не пьесы, пьесы потом, а именно сказки – это слёзы ручьём, это что-то невозможное. Сказки Уайльда рекомендую абсолютно всем: «Великан-эгоист», «День рождения Инфанты»... «Счастливого принца», было время, знала наизусть. 

Джесси Келлерман пишет полудетектив, полуфэнтези, полу- что-то. «Гения» я прочитала запоем, мне страшно понравилось.