Авиатор
-
Сейчас читают
-
Отложили
-
Прочитали
-
Не дочитали
Автор:
Евгений Водолазкин - прозаик, филолог. Автор. В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке - после выхода "Лавра" на английском - "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки. Новый роман...Ещё
Евгений Водолазкин - прозаик, филолог. Автор. В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке - после выхода "Лавра" на английском - "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки. Новый роман лауреата премии "Большая книга", бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов" Евгения Водолазкина "Авиатор" - яркое событие в литературе. Книга оценивается критиками как один самых ожидаемых русских романов 2016 года (по версии Forbes, Meduza и др.).
Герой романа "Авиатор" - человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счётом ничего - ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре - 1999 год?..
На передней стороне переплета рисунок Михаила Шемякина, созданный специально для этого издания.
- Аудиокнига (АСТ)
- 2016 г.
- 16+
- 9789949669370
Материалы
Отзывы
Раз в месяц дарим подарки самому активному читателю.
Оставляйте больше отзывов, и мы наградим вас!
Оставляйте больше отзывов, и мы наградим вас!
Роман понравился тем, что фантастическая составляющая ушла на задний план, и появление...Ещё
Роман понравился тем, что фантастическая составляющая ушла на задний план, и появление размороженного героя через 74 года не представлено как картинка с дымящимися трубами фабрик и заводов, перекрещивающимися лучами прожекторов, дирижаблей и самолётов в небе. Всё спокойно, без пафоса, по-людски, с нежностью автора к своему персонажу. Читалось с удовольствием.
Платонов воспринимается как наш современник, но со своей философией, которая за счёт 74-летней заморозки осталась не искажённой постепенной идеологической обработкой. А идеологическим «противником» является доктор Гейгер, который, хотя и не прошёл Соловки, весьма критически оценивает настоящее.
Надо отдать автору должное, что он избежал идеологических споров между главными персонажами, но сумел в очень мягкой форме всё-таки дать определённую оценку прошлому и настоящему.
Платонов воспринимается как наш современник, но со своей философией, которая за счёт 74-летней заморозки осталась не искажённой постепенной идеологической обработкой. А идеологическим «противником» является доктор Гейгер, который, хотя и не прошёл Соловки, весьма критически оценивает настоящее.
Надо отдать автору должное, что он избежал идеологических споров между главными персонажами, но сумел в очень мягкой форме всё-таки дать определённую оценку прошлому и настоящему.
-
- 5
- 0
«Авиатор» Евгения Водолазкина. Роман-вознесение
Одна из самых ожидаемых русских книг 2016 года. Рецензия ReadRate
После романа «Лавр» Евгения Водолазкина называли и «восходящей звездой», и «будущим классиком», и «русским Умберто Эко».
Кажется, новая книга «Авиатор» показала, что автору удалось выбраться из под лавины ярлыков и стать кем-то совершенно уникальным: филологом, сотрудником отдела древнерусской литературы Пушкинского дома, чувственным и чувствующим писателем Евгением Водолазкиным.
Вне жанров
Фантастический роман «Авиатор» совершенно не уживается в рамках традиционной или хотя бы привычной нам русской фантастики. Впрочем, поначалу этого не чувствуешь: главного героя Иннокентия Платонова, замороженного в ходе зверского эксперимента на Соловках в середине 1920-х неожиданно размораживают в самых что ни на есть 1990-х. Наблюдающий врач советует пациенту вести записи – память возвращается медленно и дневник поможет структурировать обрывки воспоминаний.
Платонов заводит дружбу с упомянутым врачом, покорно пишет дневники, пытаясь по крупицам собрать информацию о детстве, молодости, Соловках, знакомится с внучкой собственной возлюбленной, влюбляется по-новой и – в лучших традициях нового времени – рекламирует собой фабрику замороженных овощей.
Попутно Евгений Водолазкин с невероятной любовью описывает прошлую, призрачную жизнь давно утерянного Петербурга начала прошлого века. Старая дача, звуки конки и крики молочниц, деревянный стук от починки торцевой мостовой, взлёт первого аэроплана под восхищёнными взглядами ещё неискушенной, благодарной толпы…
Читая, в какой-то момент запоздало удивляешься тому, что от фантастики не осталось и дымки: описание переквалифицировалось в историческое, но совершенно нового, маленького, подробного толка. «Авиатор» пишет историю как инсектолог – сосредотачивая внимание на самом малом и, казалось бы, незначительном: звуках, запахах, чувствах, словечках и фразах навсегда ушедшей эпохи.
И этим Водолазкин совершает настоящее литературное чудо – влюбляет читателя в давно прошедшее, возможно, никогда не существовавшее в действительности время. Заставляет тосковать по затопленной Атлантиде, Золотому городу в небесах: по детскому бегу за воздушным змеем, растопленному самовару на дачной веранде, папиной бородке и очкам, странному уюту первой коммунальной квартиры, по тому, как бабушка читает вслух «Робинзона Крузо», когда болеешь...
...Между прочим, моя бабушка никогда не читала мне «Робинзона Крузо», но это не сделало мою «авиаторную» тоску легче.
До предела святости и злодейства
Водолазкин писал «Авиатора» на фоне серьёзного успеха «Обители» Захара Прилепина и в одном из интервью признавался, что в какой-то момент даже задумался о том, чтобы убрать из повествования части о Соловках. Но потом не смог – видимо, лагерная жизнь оказалась слишком важной для понимания Иннокентия Платонова, «Авиатора», времени, самого Водолазкина. Соловки автор называет местом, где и святость, и злодейство были доведены до предела. «Место, где сходятся метафизика света и метафизика тьмы».
И надо сказать, при всей откровенности описания, при всей жути и жёсткости именно лагерных сцен, есть в «Авиаторе» какая-то всепоглощающая, всесмягчающая надежда. Надежда на то, что как бы много выборов между плохим и хорошим не было предоставлено человеку в течение всей жизни, в конце концов он одумается и выберет хорошее.
Формулировка «роман-вознесение» навязчиво лезет в голову ещё по ходу чтения – авиационная тема, вечные облака, эфемерность неправдоподобного эксперимента, христианское смирение главного героя. Дочитываешь до финала и понимаешь, что вознесение состоялось. Только вот чьё – Платоновское или твоё собственное?
Одна из самых ожидаемых русских книг 2016 года. Рецензия ReadRate
После романа «Лавр» Евгения Водолазкина называли и «восходящей звездой», и «будущим классиком», и «русским Умберто Эко».
Кажется, новая книга «Авиатор» показала, что автору удалось выбраться из под лавины ярлыков и стать кем-то совершенно уникальным: филологом, сотрудником отдела древнерусской литературы Пушкинского дома, чувственным и чувствующим писателем Евгением Водолазкиным.
Вне жанров
Фантастический роман «Авиатор» совершенно не уживается в рамках традиционной или хотя бы привычной нам русской фантастики. Впрочем, поначалу этого не чувствуешь: главного героя Иннокентия Платонова, замороженного в ходе зверского эксперимента на Соловках в середине 1920-х неожиданно размораживают в самых что ни на есть 1990-х. Наблюдающий врач советует пациенту вести записи – память возвращается медленно и дневник поможет структурировать обрывки воспоминаний.
Платонов заводит дружбу с упомянутым врачом, покорно пишет дневники, пытаясь по крупицам собрать информацию о детстве, молодости, Соловках, знакомится с внучкой собственной возлюбленной, влюбляется по-новой и – в лучших традициях нового времени – рекламирует собой фабрику замороженных овощей.
Попутно Евгений Водолазкин с невероятной любовью описывает прошлую, призрачную жизнь давно утерянного Петербурга начала прошлого века. Старая дача, звуки конки и крики молочниц, деревянный стук от починки торцевой мостовой, взлёт первого аэроплана под восхищёнными взглядами ещё неискушенной, благодарной толпы…
Читая, в какой-то момент запоздало удивляешься тому, что от фантастики не осталось и дымки: описание переквалифицировалось в историческое, но совершенно нового, маленького, подробного толка. «Авиатор» пишет историю как инсектолог – сосредотачивая внимание на самом малом и, казалось бы, незначительном: звуках, запахах, чувствах, словечках и фразах навсегда ушедшей эпохи.
И этим Водолазкин совершает настоящее литературное чудо – влюбляет читателя в давно прошедшее, возможно, никогда не существовавшее в действительности время. Заставляет тосковать по затопленной Атлантиде, Золотому городу в небесах: по детскому бегу за воздушным змеем, растопленному самовару на дачной веранде, папиной бородке и очкам, странному уюту первой коммунальной квартиры, по тому, как бабушка читает вслух «Робинзона Крузо», когда болеешь...
...Между прочим, моя бабушка никогда не читала мне «Робинзона Крузо», но это не сделало мою «авиаторную» тоску легче.
До предела святости и злодейства
Водолазкин писал «Авиатора» на фоне серьёзного успеха «Обители» Захара Прилепина и в одном из интервью признавался, что в какой-то момент даже задумался о том, чтобы убрать из повествования части о Соловках. Но потом не смог – видимо, лагерная жизнь оказалась слишком важной для понимания Иннокентия Платонова, «Авиатора», времени, самого Водолазкина. Соловки автор называет местом, где и святость, и злодейство были доведены до предела. «Место, где сходятся метафизика света и метафизика тьмы».
И надо сказать, при всей откровенности описания, при всей жути и жёсткости именно лагерных сцен, есть в «Авиаторе» какая-то всепоглощающая, всесмягчающая надежда. Надежда на то, что как бы много выборов между плохим и хорошим не было предоставлено человеку в течение всей жизни, в конце концов он одумается и выберет хорошее.
Формулировка «роман-вознесение» навязчиво лезет в голову ещё по ходу чтения – авиационная тема, вечные облака, эфемерность неправдоподобного эксперимента, христианское смирение главного героя. Дочитываешь до финала и понимаешь, что вознесение состоялось. Только вот чьё – Платоновское или твоё собственное?
-
- 3
- 0
«Авиатор» Евгения Водолазкина. Роман-вознесение
Одна из самых ожидаемых русских книг 2016 года. Рецензия ReadRate
После романа «Лавр» Евгения Водолазкина называли и «восходящей звездой», и «будущим классиком», и «русским Умберто Эко».
Кажется, новая книга «Авиатор» показала, что автору удалось выбраться из под лавины ярлыков и стать кем-то совершенно уникальным: филологом, сотрудником отдела древнерусской литературы Пушкинского дома, чувственным и чувствующим писателем Евгением Водолазкиным.
Вне жанров
Фантастический роман «Авиатор» совершенно не уживается в рамках традиционной или хотя бы привычной нам русской фантастики. Впрочем, поначалу этого не чувствуешь: главного героя Иннокентия Платонова, замороженного в ходе зверского эксперимента на Соловках в середине 1920-х неожиданно размораживают в самых что ни на есть 1990-х. Наблюдающий врач советует пациенту вести записи – память возвращается медленно и дневник поможет структурировать обрывки воспоминаний.
Платонов заводит дружбу с упомянутым врачом, покорно пишет дневники, пытаясь по крупицам собрать информацию о детстве, молодости, Соловках, знакомится с внучкой собственной возлюбленной, влюбляется по-новой и – в лучших традициях нового времени – рекламирует собой фабрику замороженных овощей.
Попутно Евгений Водолазкин с невероятной любовью описывает прошлую, призрачную жизнь давно утерянного Петербурга начала прошлого века. Старая дача, звуки конки и крики молочниц, деревянный стук от починки торцевой мостовой, взлёт первого аэроплана под восхищёнными взглядами ещё неискушенной, благодарной толпы…
Читая, в какой-то момент запоздало удивляешься тому, что от фантастики не осталось и дымки: описание переквалифицировалось в историческое, но совершенно нового, маленького, подробного толка. «Авиатор» пишет историю как инсектолог – сосредотачивая внимание на самом малом и, казалось бы, незначительном: звуках, запахах, чувствах, словечках и фразах навсегда ушедшей эпохи.
И этим Водолазкин совершает настоящее литературное чудо – влюбляет читателя в давно прошедшее, возможно, никогда не существовавшее в действительности время. Заставляет тосковать по затопленной Атлантиде, Золотому городу в небесах: по детскому бегу за воздушным змеем, растопленному самовару на дачной веранде, папиной бородке и очкам, странному уюту первой коммунальной квартиры, по тому, как бабушка читает вслух «Робинзона Крузо», когда болеешь...
...Между прочим, моя бабушка никогда не читала мне «Робинзона Крузо», но это не сделало мою «авиаторную» тоску легче.
До предела святости и злодейства
Водолазкин писал «Авиатора» на фоне серьёзного успеха «Обители» Захара Прилепина и в одном из интервью признавался, что в какой-то момент даже задумался о том, чтобы убрать из повествования части о Соловках. Но потом не смог – видимо, лагерная жизнь оказалась слишком важной для понимания Иннокентия Платонова, «Авиатора», времени, самого Водолазкина. Соловки автор называет местом, где и святость, и злодейство были доведены до предела. «Место, где сходятся метафизика света и метафизика тьмы».
И надо сказать, при всей откровенности описания, при всей жути и жёсткости именно лагерных сцен, есть в «Авиаторе» какая-то всепоглощающая, всесмягчающая надежда. Надежда на то, что как бы много выборов между плохим и хорошим не было предоставлено человеку в течение всей жизни, в конце концов он одумается и выберет хорошее.
Формулировка «роман-вознесение» навязчиво лезет в голову ещё по ходу чтения – авиационная тема, вечные облака, эфемерность неправдоподобного эксперимента, христианское смирение главного героя. Дочитываешь до финала и понимаешь, что вознесение состоялось. Только вот чьё – Платоновское или твоё собственное?
Одна из самых ожидаемых русских книг 2016 года. Рецензия ReadRate
После романа «Лавр» Евгения Водолазкина называли и «восходящей звездой», и «будущим классиком», и «русским Умберто Эко».
Кажется, новая книга «Авиатор» показала, что автору удалось выбраться из под лавины ярлыков и стать кем-то совершенно уникальным: филологом, сотрудником отдела древнерусской литературы Пушкинского дома, чувственным и чувствующим писателем Евгением Водолазкиным.
Вне жанров
Фантастический роман «Авиатор» совершенно не уживается в рамках традиционной или хотя бы привычной нам русской фантастики. Впрочем, поначалу этого не чувствуешь: главного героя Иннокентия Платонова, замороженного в ходе зверского эксперимента на Соловках в середине 1920-х неожиданно размораживают в самых что ни на есть 1990-х. Наблюдающий врач советует пациенту вести записи – память возвращается медленно и дневник поможет структурировать обрывки воспоминаний.
Платонов заводит дружбу с упомянутым врачом, покорно пишет дневники, пытаясь по крупицам собрать информацию о детстве, молодости, Соловках, знакомится с внучкой собственной возлюбленной, влюбляется по-новой и – в лучших традициях нового времени – рекламирует собой фабрику замороженных овощей.
Попутно Евгений Водолазкин с невероятной любовью описывает прошлую, призрачную жизнь давно утерянного Петербурга начала прошлого века. Старая дача, звуки конки и крики молочниц, деревянный стук от починки торцевой мостовой, взлёт первого аэроплана под восхищёнными взглядами ещё неискушенной, благодарной толпы…
Читая, в какой-то момент запоздало удивляешься тому, что от фантастики не осталось и дымки: описание переквалифицировалось в историческое, но совершенно нового, маленького, подробного толка. «Авиатор» пишет историю как инсектолог – сосредотачивая внимание на самом малом и, казалось бы, незначительном: звуках, запахах, чувствах, словечках и фразах навсегда ушедшей эпохи.
И этим Водолазкин совершает настоящее литературное чудо – влюбляет читателя в давно прошедшее, возможно, никогда не существовавшее в действительности время. Заставляет тосковать по затопленной Атлантиде, Золотому городу в небесах: по детскому бегу за воздушным змеем, растопленному самовару на дачной веранде, папиной бородке и очкам, странному уюту первой коммунальной квартиры, по тому, как бабушка читает вслух «Робинзона Крузо», когда болеешь...
...Между прочим, моя бабушка никогда не читала мне «Робинзона Крузо», но это не сделало мою «авиаторную» тоску легче.
До предела святости и злодейства
Водолазкин писал «Авиатора» на фоне серьёзного успеха «Обители» Захара Прилепина и в одном из интервью признавался, что в какой-то момент даже задумался о том, чтобы убрать из повествования части о Соловках. Но потом не смог – видимо, лагерная жизнь оказалась слишком важной для понимания Иннокентия Платонова, «Авиатора», времени, самого Водолазкина. Соловки автор называет местом, где и святость, и злодейство были доведены до предела. «Место, где сходятся метафизика света и метафизика тьмы».
И надо сказать, при всей откровенности описания, при всей жути и жёсткости именно лагерных сцен, есть в «Авиаторе» какая-то всепоглощающая, всесмягчающая надежда. Надежда на то, что как бы много выборов между плохим и хорошим не было предоставлено человеку в течение всей жизни, в конце концов он одумается и выберет хорошее.
Формулировка «роман-вознесение» навязчиво лезет в голову ещё по ходу чтения – авиационная тема, вечные облака, эфемерность неправдоподобного эксперимента, христианское смирение главного героя. Дочитываешь до финала и понимаешь, что вознесение состоялось. Только вот чьё – Платоновское или твоё собственное?
-
- 3
- 0
Цитаты
Анонимный пользователь
17 ноября 2024 г.
приход ее не случаен был – я ведь его хорошо помню. Большевиков сейчас называют “кучкой заговорщиков”. А как же “кучка заговорщиков” смогла свалить тысячелетнюю империю? Значит, большевизм по отношению к нам – не что-то внешнее. Вот Гейгер не верит в коллективное движение к гибели, не видит для него рациональных причин. А причины-то бывают и иррациональные. Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья… Так оно, конечно, не всегда и не для всех людей (тут Гейгер прав), но – для большого их количества! Достаточного, чтобы превратить страну в ад. Мой кузен подается в опричники, сосед идет стучать на профессора Воронина. Коллега Воронина Аверьянов дает на него чудовищные показания. Почему?!
-
- 0
- 0
Анонимный пользователь
17 ноября 2024 г.
У него, по-моему, странное представление, что веревку на нас всякий раз кто-то сверху набрасывает. Что не сами мы ее сплетаем. Вот уж защитник русского народа… А ведь когда-то рассказывал мне о своих надеждах: вот, думалось, уйдет советская власть – и заживем! Ну, что – зажили сейчас? Советской власти уже сколько лет нет – зажили?
-
- 0
- 0
Анонимный пользователь
17 ноября 2024 г.
человек превращается в скотину невероятно быстро.
-
- 0
- 0
В связи с отцом думал о природе исторических бедствий – революций там, войн и прочего. Главный их ужас не в стрельбе. И даже не в голоде. Он в том, что освобождаются самые низменные человеческие страсти. То, что в человеке прежде подавлялось законами, выходит наружу. Потому что для многих существуют только внешние законы. А внутренних у них нет
-
- 0
- 0
Анонимный пользователь
16 августа 2022 г.
В связи с отцом думал о природе исторических бедствий – революций там, войн и прочего. Главный их ужас не в стрельбе. И даже не в голоде. Он в том, что освобождаются самые низменные человеческие страсти. То, что в человеке прежде подавлялось законами, выходит наружу. Потому что для многих существуют только внешние законы. А внутренних у них нет.
-
- 0
- 0
