Одна из любимых зимних книг – «Отель у погибшего альпиниста» братьев Стругацких.
Атмосферная, захватывающая, с восхитительным юмором, написанная в детективной манере, - по-моему, эта книга просто не может разочаровать.
Завидую тем, кто ни разу не читал…
Почему под Новый год? Потому что мало удовольствий в жизни могут сравниться с тем, чтобы завернуться в плед на кресле-качалке с чашечкой кофе или бокалом вина и пуститься в увлекательное путешествие по страницам книги. А ведь новогодние выходные - редкая возможность позволить себе такую роскошь.

Небольшой атмосферный отрывок:
«Симонэ приветствовал меня взмахом кия и, не теряя ни секунды драгоценного времени, предложил мне пять шаров форы. Я снял пиджак, засучил рукава, и игра началась. Я проиграл огромное количество партий и был за это наказан огромным количеством анекдотов. На душе у меня стало совсем легко. Я хохотал над анекдотами, которых почти не понимал, ибо речь в них шла о каких-то кварках, левожующих коровах и профессорах с экзотическими именами, я пил содовую, не поддаваясь на уговоры и насмешки партнера, я преувеличенно стонал и хватался за сердце, промахиваясь, я исполнялся неумеренного торжества, попадая, я придумывал новые правила игры и с жаром их отстаивал, я распоясался до того, что снял галстук и расстегнул воротник сорочки. По-моему, я был в ударе. Симонэ тоже был в ударе. Он клал невообразимые и теоретически невозможные шары, он бегал по стенам и даже, кажется, по потолку, в промежутках между анекдотами он во все горло распевал песни математического содержания, он постоянно сбивался на «ты» и говорил при этом: «Пардон, старина! Проклятое демократическое воспитание!..»
Через раскрытую дверь бильярдной я мельком видел то Олафа, танцующего с чадом, то хозяина, несущего к карточному столику поднос с напитками, то раскрасневшуюся Кайсу. Музыка все гремела, игроки азартно вскрикивали, то объявляя пики, то убивая черви, то козыряя бубнами. Время от времени слышалось хриплое: «Послушайте, Драбл… Бандрл… дю!..», и негодующий стук кружки по столу, и голос хозяина: «Господа, господа! Деньги — это прах…», и раздавался хрустальный смех госпожи Мозес и ее голосок: «Мозес, что вы делаете, ведь пики уже прошли…» Потом часы пробили половину чего-то, в столовой задвигали стульями, и я увидел, как Мозес хлопает дю Барнстокра по плечу рукой, свободной от кружки, и услышал, как он гудит: «Как вам угодно, господа, но Мозесам пора спать. Игра была хороша, Барн… дю… Вы — опасный противник. Спокойной ночи, господа! Пойдемте, дорогая…» Потом, помнится, у Симонэ вышел, как он выразился, запас горючего, и я сходил в столовую за новой бутылкой бренди, решивши, что и мне пора пополнить кладовые веселья и беззаботности.
В зале все еще играла музыка, но уже никого не было, только дю Барнстокр, сидя спиною ко мне за карточным столиком, задумчиво творил чудеса с двумя колодами. Он плавным движением узких белых рук извлекал карты из воздуха, заставлял их исчезать с раскрытых ладоней, пускал колоды из руки в руку мерцающей струей, веером рассыпал их в воздухе перед собой и отправлял в небытие. Меня он не заметил, а я не стал его отвлекать. Я просто взял с буфета бутылку и на цыпочках вернулся в бильярдную».

Могу посоветовать повесть "Остановка" - 4 дня из жизни большой семьи, члены которой съезжаются вместе в канун Нового года. Расхожая ситуация, в которой хоть раз в жизни оказывались очень многие люди, поэтому легко ассоциируешь себя с кем-то из них: родные люди вырываются из будней, погружаются в эдакий ленивый безвременный уют, выдыхают, раскрываются. У всех какие-то свои проблемы, цели, привязанности, симпатии и антипатии, страхи и всё такое. Конечно, случаются и ссоры, и скандалы, и интриги, и недоразумения, и трогательные моменты, и мгновения настоящего блаженства. Очень просто, тонко, без пафоса и рюшиков описаны люди разных поколений, ракурсы, с которых они оценивают общие события.

Ну и, конечно, атмосфера нового года: "...Это было время, когда подарки вручены, последние приготовления окончены, и когда волнительное предвкушение уже достигает той степени, которая не позволяет отвлечься ни на что, кроме ожидания.

В такое время мы носимся по дому и подолгу рассматриваем новогодние украшения, мы выходим на короткую прогулку, чтобы замёрзнуть и потом с ещё большим удовольствием войти в тёплый дом, мы ведём легкомысленные беседы, замираем перед телевизором, поправляем причёски и освежаем макияж, мы съедаем по лишней порции любимых салатов и выпиваем по лишней чашке кофе.

В эти воодушевлённые минуты мы смотрим на окружающие нас предметы, многие из которых давным-давно перестали замечать, с особой пристальностью, словно пытаемся разглядеть в них потаённые свойства, словно пытаемся понять их нераскрытое предназначение.

В конце концов, мы добираемся до самих себя и посвящаем несколько минут самокопанию – больше даже не от внутренней потребности, а скорее следуя регламенту года, словно другого времени для этого не предусмотрено.

Мы садимся в кресло, чтобы посмотреть на ёлку, и начинаем фантазировать, чем заняты сейчас тысячи других людей: кто-то спешит, кто-то успеет, кто-то разочаруется, кто-то признается в любви, кто-то напьётся, кто-то очень скоро уснёт, кто-то впервые увидит салют, кто-то замёрзнет, кто-то закурит, кто-то подбросит поленьев в камин, кто-то будет водить хороводы, кто-то поцелует кого-то, не открывая глаз, кто-то поцелует кого-то с содроганием, кто-то объестся и будет стонать, развалившись на диване, кто-то будет злословить, кто-то будет смеяться.

И потом мы обязательно приходим к мысли о том, где бы мы хотели оказаться ровно в эту минуту год спустя, и затем: где бы мы хотели оказаться спустя десять лет в эту же минуту. И очень хочется знать, о чём тогда мы будем думать, и мы даём себе слово обязательно запомнить..."

Прочесть повесть можно здесь: http://newlit.ru/~nogina/5597.html