думаю, что судьба человека вполне пластична и подлежит переделке. Но только до тех пор, пока она не сформулирована. Пресловутая свобода выбора имеет место лишь на диких пустошах судьбы, пролегающих между возделанными, описанными и напророченными участками… Конечно, не обязательно быть великим пророком, чтобы прибить чужую жизнь гвоздями к очередному событийному забору…

– Я отношусь к предсказателям настороженно…
– Угу, они все врут.
– Ну, некоторые врут, конечно, но не о них речь. Я говорю о настоящих.
– А есть настоящие?
– Почему нет? Если есть подделки, где-то должен быть оригинал.
– Странный подход.
– Подход как подход.
– Но ты же сам говоришь, что относишься к ним настороженно?
– Ну… Скорее с опаской. У меня есть теория…

«Ничего не меняется в человеке, как бы далеко ни шагнула цивилизация, человек все тот же: любовь и ненависть, добро и зло, великодушие и зависть»,

Не бойся врага — он может только убить, бойся друга — он может тебя предать. Есть такое философское изречение,

Истина становилась все яснее, она открылась ему в нем самом! «Ты поэт — милостью Божьей! Так будь же терпим и великодушен. И бейся за жизнь, чтобы жить и любить! Ибо смысл жизни в самой жизни. Которая всегда идет вперед! Она — великое деяние и непространственное творчество! Какая радость жить! Жить и творить!»

Было тяжело и обидно, что-то навек утратила Россия. Совесть и правду… доброту, любовь и веру, все, чем испокон веков жил народ русский, православный, отравили ложью и злобой своей люди заезжие. Не верит мужик больше ни во что… нет для него ни неба, ни ада… а если есть ад, то он его не боится, — он не может быть ужаснее братоубийства.

«Я знаю, какая тоска грызет тебя и толкает на опасные поиски того, что должно изгнать дьявола, которому ты продал свою душу».

Ты хочешь уверить меня, что любовь — главное в жизни? Но любовь — это болезнь!

Париж — не то, что Москва с Воробьевых гор. Париж с Монмартра — это картина тысячелетней бессмыслицы, величавая и бездушная, ни одной крупицы золота и киновари — все черно-серое море, как океан, по которому я плыл. А при всем благополучии европейцев, духовная смерть — налицо. Сплошное кладбище… — Есенин подождал немного, давая возможность журналистам записать сказанное, и, вновь оглядевшись вокруг себя, зло припечатал. — Все эти люди, которые снуют быстрее ящериц, — не люди, а могильные черви, дома их гробы, а материк — скелет!

Жизнь — страшное чудовище, и счастлив тот человек, который может наконец спокойно протянуться в могиле: