...я всем сердцем жалею, что промолчал. Прошлое отражается в нашем сознании сразу двумя зеркалами: одно яркое, в нем видно то, что мы когда-то сказали или сделали, другое темное, заполненное невысказанным и несделанным.

Рабство — это состояние души. Свободного человека сделать рабом нельзя.

....— Да где же Бог?
И голос внутри меня ответил:
— Где Он? Да вот же Он — Его повесили на этой виселице…
В тот вечер у супа был трупный привкус.

... Как мне их жаль! У нас были войны, и люди ТАК жили. У них был мир, а живут они еще хуже.

Я как в страшной сказке:
Направо пойдешь: Пропадешь! Пропадешь!
Налево свернешь: Ничего не найдешь.
А тут останешься: С последним расстанешься!

Я не верю этому миру – он сгнил насквозь, как больное яблоко. Если существует ад, то он здесь, откройте глаза. Многие люди страшнее демонов. Они причиняют друг другу страдания, не только войнами, изощренными пытками и откровенным фашизмом. Каждый из них преследует цель выжить в аду. Вот тут-то и разворачивается самая настоящая дьявольская деятельность, в ход идет все: и ум, и красота, и сообразительность.
Желание – выжить. Выжить любой ценой.
На войне город – площадка для игр. Воин начинает понимать, что попал в игру, где на кону – его шкура. В крови адреналин. Это делает бешеным и раскачивает маятник до невероятных пределов. Человек, совершая военные преступления, внутренне полностью перестраивает понятия о добре и зле.
Есть выражение: война все спишет. Это первая заповедь воинов-захватчиков. Заповедь воинов-защитников: Месть, месть и снова месть. Но те и другие стоят друг друга..

Когда идет дождь, Бог плачет, потому что много грешников на земле.

Я поняла, что вербальное воздействие бывает таким же разрушающим, как и физическое, а времени на восстановление требуется еще больше.

Я ненавижу кладбищенские церемонии. Не потому, что кто-то умер, ведь близких хоронить мне не доводилось. А к посторонним я равнодушен. И все-таки ненавижу похороны. На фоне чьей-то смерти любое движение кажется безнравственным. Я ненавижу похороны за ощущение красивой убедительной скорби. За слезы чужих, посторонних людей. За подавляемое чувство радости: «Умер не ты, а другой». За тайное беспокойство относительно предстоящей выпивки. За неумеренные комплименты в адрес покойного. (Мне всегда хотелось крикнуть: «Ему наплевать. Будьте снисходительнее к живым. То есть ко мне, например».)

Одиноким бываешь только тогда, когда на это есть время.