Бежать можете? — спросил он магистрата.
— Бежать? — недоуменно посмотрел на него Вудворд. — Спроси лучше, могу ли я ползти!
— Что бы вы ни могли в этом смысле делать, сэр, постарайтесь делать это как можно быстрее

Через минуту мой компаньон вытащит эту тряпку из вашего рта. Я прошу вас не кричать. Мы не боимся, что кто-то может прибежать к вам на помощь. Скажем честно, на помощь прибегать уже некому. Мы заткнули вам рот только ради собственных ушей. Через минуту мы вытащим кляп, и отныне все крики будут наказываться ударом в солнечное сплетение.


Как же это могло случиться? Как толпа школьников превратилась в банду дикарей, неудержимо катящихся к каннибализму, истязающих тех, кто послабее и поумнее, кто взывает к голосу рассудка и не хочет стать рабами Вельзевула, рабами юного фюрера, присвоившего себе власть над мальчишескими душами

Масса — причем я говорю не о пролетариате, но о том анонимном коллективном существе, в которое все мы, бедные и богатые, в определенный, очень важный момент сливаемся, — эта масса наиболее сильно реагирует на то, что меньше всего на нее похоже. Заурядность в паре с добросовестным отношением к делу могут принести политику популярность; но последняя любовь и последняя ненависть, обожествление и демонизация достаются только незаурядной личности; тому, кто недостижим для массы, а выше он или ниже среднего уровня — не так важно. Уж что-что, а этот вывод я уверенно делаю из своего немецкого опыта. Ратенау и Гитлер как раз и были аномальными явлениями, которые до крайности возбудили фантазию немецкой народной массы: один — своей необъятной культурой, другой — своей необъятной пошлостью. Оба, и это главное, происходят из недоступных средней массе областей, из каких-то потусторонних миров. Один — из той сферы высшей духовности, где симпосион, пир культур трех тысячелетий и двух частей света творится; другой — из джунглей, из грязи и тьмы бульварной философии и бульварного чтива; из подземного, подпочвенного мира, где в мутном вареве роятся бесы мещанских чуланов, ночлежек, казарменных сортиров и застенков


– Оглянитесь вокруг, посмотрите на это место. Колизей – арена, где умирали насильственной смертью: люди должны были бы бежать от такого зрелища, а они шли сюда как на праздник. Может быть, наши предки были монстрами? Или вы думаете, что за столько веков в человеческой природе что-то изменилось

Он не знал, как должен себя чувствовать воцерковленный человек, что ощущать. Но молитва за эту бедную душу дарила утешение. Ибо в этот момент только бытие Бога могло укрепить его перед лицом зла

…Очень важно, чтобы король производил благоприятное впечатление на своих подданных. Это-то и есть самое трудное. У низкорожденных амбиции малые, им для счастья хватает небольших милостей. Необязательно обходиться с ними по справедливости, достаточно создавать видимость

Чем ничтожнее человек, тем дольше заставляет ждать. Это греет ему душу

не подвергай сомнению выбор другого человека, ты не знаешь его причин.

Мы должны прощать наших врагов,
Но не прежде, чем их повесят.
Генрих Гейне