Вообще по сельскому хозяйству Ерофей Петрович соображал плохо. По этой причине он завез в сельпо двести хомутов громадного размера, из которых только один годился на Великана. Все же остальные валяются на складе и по сей день. А ведь он, по его словам, руководствовался совершенно правильным принципом: маленький хомут налезет не на каждую лошадь, а большой – на любую.
Один день
Тут надо примером. Допустим, заехал из района в колхоз председатель райисполкома, или заведующий райзо, или кто-либо – упаси боже! – выше, тогда Прохор Палыч, заходя в кладовую, делает следующее: сначала складывает колечком большой и указательный пальцы и произносит мягко, обращаясь к кладовщику: «Ко-ко – двадцать» (яиц, значит, двадцать). Затем покрутит пальцами около лба, завивая рожки, и говорит еще ласковее, со вздохом: «Бе-бе – четыре» (это означает – четыре килограмма баранины). Таким же шифром он передает мед (жужжит), ветчину («хрю-хрю») и наконец щелчком слегка бьет себя по горлу сбоку, подняв шею, и изрекает: «Эх-эх-xe! Маленькие мы люди. Ничего не попишешь: сама жизнь того требует».
Прохор семнадцатый, король жестянщиков
– Обвиняет меня супружница в неправильном подходе к личному хозяйству. А я ей говорю, что личное хозяйство теперь – тьфу! При коммунизме не надо будет ни хаты, ни коровы: надо молока – на, бери! – Он сложил пальцы так, будто держал литровую банку и уже кому-то ее подавал. – Надо тебе квартиру – на, бери! Надо, скажем, тебе гитару тальянскую о двенадцати струнах – на гитару, бери, только играй, пожалуйста.
Игнат с балалайкой
– Что ж ты ни за что дома не берешься? Крыша течет, хлев худой, полы надо перемостить, печь переложить, а ты…
– А я гармонью новую куплю, буду учиться играть, – отговаривался Игнат незлобиво, и нельзя было понять – шутит он или нет. – Кордион куплю.
Игнат с балалайкой. А потом они удивляются, почему такой уровень домашнего насилия...