он чувствовал
что своим взглядом как будто расчеловечивает Машу

и Костя понял, что теперь это чувство света и равнодушия
пребудет с ним вечно
что теперь он навсегда светел и равнодушен
обледенел и просвечен
и так оно и случилось
и с тех пор никогда Костя не бросил
ни своего равнодушия, ни своего света

Свободой пока не пахло, радости тоже не прибавлялось. Но хотя бы возникало предчувствие. Так, наверное, когда роешь подкоп, всё время кажется, будто вот-вот, ещё пару лопат, и будет свежий ветер и свет.

Возвращаясь домой из библиотеки, Аня думала о том, что чувство радости возникает у неё (а может быть, не только у неё) в связи с другими определёнными чувствами и мыслями, и обобщить их можно как мысли о свободе и о чём-то новом. Новогоднее или рождественское настроение – предчувствие нового и радостного. Не просто очередной виток, а что-то неведомое. Простор.

Да существует ли свобода? И если существует, то где она живёт и по каким законам?

ведь венчание – это, опять-таки, обряд, а любой обряд – это всегда что-то чужое, Аня же с Костей инстинктивно стремились к тому, чтобы всегда оставаться в своей тарелке, в собственном контексте. Любой выход за его пределы отзывался нелепостью. Ну как это – стоять в церкви в роли жениха и невесты? И уж тем более немыслима была для них пафосная гражданская церемония с кольцами, тортом и фатой. Всё это было чуждое. Всему этому не было места в их спокойной жизни.

он был слишком умный, такой умный, что даже тупой

Ему начинало казаться, что мысли имеют над ним власть, что они ему могут приказывать. Мысли, например, начинали невыносимо настойчиво указывать Косте, что можно вывалиться через парапет вниз головой и расколоть её об одну из тумбочек или о край бассейна.

как опасно близко на самом деле находятся
свобода и смерть

дружба, драка, любовь, любое взаимодействие
бешеные гляделки
Костя всегда избегал таких вещей
как только что-то подобное начиналось
Костя брал ластик
и аккуратно стирал себя отовсюду
только когда все отворачивались
он слегка проступал снова
готовый снова стереть себя
при малейшей опасности

говорят, большинство людей только и жаждут быть замеченными
только и хотят отражаться друг в друге

Костя вышел с мешком и всё время, что шёл к помойке, через двор, а потом через улицу наискосок, ни о чём не думал. Это было лучшее занятие на свете. Думание ни о чём можно пить через трубочку, наслаждаясь, и это никогда не надоест.

всё вроде бы не так уж плохо
откуда же это ощущение конца, тупика
почему кажется, что ничего больше не будет
кроме вечного повторения,
из которого никуда не выскочить
и можно ли вообще из этого выскочить
и если да – то куда
есть ли что-то ещё, кроме всего этого
и что с этим делать

что это за лицо, если его надо каждый день
держать
намазывать кремом, пудрить
и, держа лицо, тысячу лет куда-то в маршрутке ехать
теряя каблуки и шапочки
напарываясь на железные штыри
какое там уж лицо, если всё надо скрыть, чтобы лучше показать
показать, чтобы скрыть
если всё вывернуто и каждый шаг даётся
с дикой болью

Девушка забыла шапку; можно забыть даже кейс со всеми документами и устроить себе большой геморрой с их восстановлением; от того, что ритуалы собьются с такта, смысл не появится, а жизнь не перестанет воспроизводить заданные формы.

нельзя говорить целому человеку
о чувстве к его частям
Костя чувствовал, что если говорить честно
он отделял Машу от её тела, от частей её тела
её природу – от неё самой

Я говорила только, что я чувствую, как будто я в тупике. Чувствую, а не думаю.