– Ты тоже верила в рай? – спросил Серж.
Сперо кивнула.
– Ты счастлива здесь?
– Все сделано из счастья, Серж. Даже наша боль.
– Некоторые утверждают, что все сделано из боли, – ответил Серж. – Даже наше счастье. Я знаю про это не меньше десяти песен.

На одной лестничной клетке с Надей жил вполне типичный для Москвы мистик – практик тайных тибетских учений. Его преследовали проблемы, обычные для этого круга людей: после неудачной попытки устрашить мусоров визуализацией Мангала Ринпоче (что всегда отлично работало с чертями во время дисассоциативных трипов, но в обезьяннике почему-то не помогло) он лишился прав за пьяную езду, попал на большие деньги – и с тех пор регулярно обращался к тибетскому оракулу с вопросом, не пора ли зашиться. Ответы приходили противоречивые, отчего бедняге приходилось много пить.
В иные свои трезвые минуты он садился в лотос и начинал успокаивать свой ум, как бы нанося себе удары невидимой плетью при любой появляющейся мысли – то есть каждые две-три секунды. А сидевшая на своей кухне буквально в нескольких метрах Надя без всяких духовных упражнений находилась в той спокойной безмятежности, которой ее сосед так самоотверженно пытался достичь: мысли ее не тревожили, потому что им не за что было в ней зацепиться. Она за ними не нагибалась – в отличие от практика, который сперва нагибался, потом бил себя за это воображаемой плетью, а затем нагибался опять – и пытался таким образом обрести покой.

– Человек! Не нравится то, что вокруг? Желаешь жить среди нормальных людей? Стань таким, каким хочешь видеть других. Только не притворяйся на пять минут, не хитри – а действительно стань. Миру не останется ничего, кроме как последовать за тобой. Это и есть магия…

И вот вам совет Киклопа: если вы заметили вокруг себя мир, который совсем вам не нравится, вспомните, что вы сделали, чтобы в него попасть. Может быть, вы даже не военный преступник, а просто слишком часто смотрите френдленту или телевизор. Тогда из всех привычек достаточно изменить только эту.
Я, собственно, не предлагаю никаких экстравагантных методов путешествия из настоящего в будущее. Для желающих есть уйма специальных учений, содержащих самые радикальные трюки и техники. Но я не испытываю к этим технологиям особого доверия – они ненадежны, рискованны и трудны. И они не для всех. Жирный пьяница может прочитать в учебнике акробатики описание арабского сальто, но вряд ли попытка воспользоваться этим тайным мавританским знанием приведет к чему-то, кроме синяков и переломов.

Эти новые эмоции оказались простыми, можно даже сказать, элементарными, но указывали на такой глубокий и чудовищный ум, на такое роковое взаимодействие со Вселенной, что Ке понял: рядом с этим человек – просто бабочка, ни разу в жизни не вылетавшая из пятна света. Это был язык богов, и он был страшен. Боги были богами, ибо могли вместить поистине божественный ужас. Ощутив лишь его тень, Ке понял – такая ноша не для него.

«в мире нет правды и неправды, есть только поток переживаний, который кончается ничем…»

Оруэлл был прав – есть вещи, про которые в свободном обществе не принято говорить, потому что они понятны и так, а если взять и заговорить об этом вслух, над свободным обществом сразу нависнет мрачная тень…

Как выражался Ян Гузка, современная медиа-культура больше всего ценит спонтанные и свободные проявления человеческого духа, полностью совпадающие с набором текущих гештальт-нормативов… Но эту мыслишку шэрить было ни к чему.

Это система захотела сделать из меня террориста. Террористы и несогласные необходимы ей как воздух. Именно на них покоится существующий порядок – ибо террор его оправдывает, а протест шлифует. Системе не надо знать, где я прячусь и каким будет мой следующий удар. Ей не нужен постоянный контроль над моей головой. Системе достаточно перепрошить мне мозги один-единственный раз, чтобы превратить меня в своего прислужника, думающего, будто он герой-повстанец… Видишь ли, системе не важно, кто кого трахает, ты ее или она тебя. Ей важно, что ты занимаешься с ней любовью, даже если это любовь со знаком минус. И она хочет, чтобы ты делал это всегда…

Я сказал, система показывает тебе кино – но это неправда. Она показывает его не тебе, а вообще непонятно кому. Ты сам, Ке, и есть кино. Твоя любимая Ксю Баба любит повторять индусскую мантру «ты есть то». Чистая правда, Ке. Ты есть то, что прокачивают сквозь тебя цукербрины. И никакого другого тебя нет. Это реальность нашей жизни. Ее единственная реальность! Я был уверен, что понял все сам – еще до того, как система дала мне допуск. Только потом до меня дошел весь сарказм ситуации. Само понимание, которое я считал своим тайным прозрением, и было допуском!