Полина Дашкова: книги о по-настоящему живых людях

«Капитанскую дочку» читала, наверное, раз пять в жизни, а может и больше. Впервые не сама – мне читала её вслух бабушка. Потом, когда я потихоньку уже начала осмысливать читаемое, нутром почувствовала там какой-то маленький… подвох. И только через много лет поняла, в чём он, смогла объяснить его истинную природу. 

Даже тогда, в детстве, откуда-то я это знала. Что главарь, вождь этого всего действа не может быть таким душкой и лапочкой, каким его изобразил Александр Сергеевич. Вот чувствовала я там некоторый подвох. Но дело в том, что выстроить сюжет с реальным абсолютным злодеем практически невозможно. Такой Пугачёв, который никого не миловал и был действительно страшен, ну не годится он в литературные персонажи.

Пугачёв, который в «Истории Пугачёва», – чудовище, это абсолютно страшное существо, его язык не поворачивается назвать человеком. Именно существо. И он ничего общего не имеет с Пугачёвым в «Капитанской дочке» – с этим милейшим вожатым, который рассказывает сказки и тулупчиком делится. Реальный Пугачёв никогда в жизни никаких сказок не рассказывал и никаких тулупчиков дарить не мог. Он только убивал. И вообще история эта была точно и исчерпывающе сформулирована Александром Сергеевичем: «Не приведи, Господь, видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Действительно, так всё и было. 

Тут есть ещё одна интересная и поучительная история. Издательская и читательская. «Капитанская дочка» была задумана в 1832 году. В связи с этим Пушкин попросил разрешения поработать с архивами по Пугачёвскому бунту, ездил в те места. В результате первой поездки появилась «История Пугачёва». Она вышла в двух томах, первый – это его изложение событий, и второй – просто архивные документы. Издание успеха не имело. Книга в общем провалилась, что для Александра Сергеевича было абсолютно немыслимо. В ней была чистая правда, которая оказалась мало кому нужна. После этого он пишет «Капитанскую дочку» – роскошную, увлекательнейшую… И тут – колоссальный успех. Очень советую почитать эти книги параллельно, просто сверяя одну с другой, и понять, оценить соотношение правды и вымысла в литературе, во всём, что касается исторического романа и реальных исторических событий. 

Это была первая книга Достоевского, которую я прочитала в четырнадцать лет и была абсолютно потрясена бурлением страстей, характеров, типичностью характеров. Они все – узнаваемы. Разве что Алёша – лично я таких не знала, не встречала. Но знаете, такие истовые, истово верующие, как Алёша, шли не только в монастырь, но и в революцию, в террористы, в «бесы». А Смердяков очень узнаваем, хотя немножко гипертрофирован. Дмитрий весь кипит страстями, бурлит, безумно узнаваемый русский характер. Он делает массу гадостей и глупостей, но всё очень красиво. Про Ивана разговор особый. С самого начала романа он представляет собой образец здравого, жёсткого, рассудительного человека. Все мы знаем много таких людей.

Это первая книжка Набокова, которую я прочитала. Кем-то она была привезена из-за границы в самые глухие советские времена. Я не могла себе представить, что существует ТАКАЯ проза. Я прочитала её за ночь, а закрыв последнюю страницу, перевернула и стала читать снова. Герой Цинциннат Цинциннат, двойное такое имя, он, пожалуй, до сих пор один из самых близких мне героев по ощущению мира, по ощущению себя в мире. Такая глубокая, глубинная беззащитность. Есть такое особое «состояние Цинцинната»: когда попадаешь в окружение не очень приятных людей, каждый раз чувствуешь себя Цинциннатом. Ну и плюс ещё эта книга, конечно, самое гениальное сочинение о диктатуре, о фашизме, о сталинизме, обо всех этих режимах. 

С поэмой «Шествие» Бродского была связана замечательная история. Она попала мне в руки в ксероксном варианте, в самиздате, на одну ночь. Во времена самиздата это была достаточно частая история, что тебе приносят, а завтра уже надо расставаться. «Шествие» я решила не просто перепечатать, взяла детский альбомчик с пластиковыми скрепками, расстегнула их, разложила на отдельные листки и сделала книжку издательства «Мыиздат» в трёх или четырех экземплярах – сколько взяла машинка. Ночь сидела и перепечатывала для себя и близких друзей. Прошло очень много лет, мой муж поехал в Венецию снимать фильм о Бродском, взял с собой этот альбомчик «Мыиздата». И Бродский поставил на нём свой автограф. С этой поэмой действительно связана и поездка мужа, и автограф, и та моя безумная ночь... До сих хранится эта книжечка, ветхая уже совсем. Что касается лирики Бродского, есть у меня самое любимое его стихотворение – «Сретенье», посвящённое Анне Ахматовой.

Находясь во владимирской тюрьме, Даниил Андреев, уже весьма нездоровый (он там пережил инфаркт, хотя совсем не старый ещё был) стал писать свою поразительную «Розу мира». Что это такое? Назвать это философским трактатом слишком рискованно. Всё, что касается философии, там достаточно спорно. Всё, что касается религиозного мировоззрения, тоже спорно. Но там открывается поразительная картина мира глазами человека, живущего вне времени, чувствующего в себе вечность. Объём информации, исторической, богословской о разных религиях, заложенной там, и об индуизме, и о буддизме, всё, что там есть, – это фантастика полная. Написать это, не имея под рукой справочников, томов исследований – как? И вообразить невозможно. Он писал в тетрадочках, и сокамерники, люди совершенно разные – и блатарь, и академик, – вся камера помогала прятать его рукописи во время обысков.

Читать эту книгу надо целиком. Только тогда зачитаешься всерьёз. Какой-то совсем другой взгляд. Мистики присваивают это себе. Некоторые православные батюшки называют очень нехорошими словами. Но к «Розе мира» нельзя относиться как к доктрине. Это, пожалуй, антидоктрина чего бы то ни было. Эта книга, во-первых, об огромной любви, а во-вторых, об уникальном личном видении мира. Думаю, что по жанру её можно приравнять к «Божественной комедии». Даниил Андреев – наш российский Данте. Это круги Ада, разные слои мироздания. Спасибо, что книга осталась. 

Из всех произведений Михаила Афанасьевича «Театральный роман» мне ближе всех и всегда нравился больше «Мастера и Маргариты». Он не сатирический отнюдь, он печальнейший роман о творчестве. Максудов, ну понятно, что альтер эго автора, у меня с ним особые всегда были отношения. Когда я уже стала достаточно известным писателем, периодически выслушивала и читала о себе всякие гадости, муж говорил: «Ну-ка, перечитай “Театральный роман”». Это история о том, как человек создает нечто и как его за это не любят. История мне близкая. У многих писателей и поэтов есть рассказ о том, как возникает замысел, сюжет. Вот образ, данный Михаилом Афанасьевичем, когда перед Максудовым в маленькой его нищей комнате возникла коробочка, и в этой коробочке стали двигаться и разговаривать люди… это очень точно. Для меня это действительно точно. Там много смешного, много очень сегодняшнего, очень характерного. Просто люблю этот роман. Он меня грел иногда в тяжёлые минуты.

Книга – символ эпохи. Серая обложка, портрет мальчика. Перевод Риты Райх. Перевод потрясающий! Кстати говоря, не так давно была попытка заново перевести Сэлинджера. Это чудовищно. Там Холден Колфилд и все герои используют слова «короче», «блин» и так далее. Невозможно читать, кощунственный абсолютно текст, поэтому всем советую всё-таки пользоваться классическим переводом. Эта книжка была для нас – и для моего поколения, и для поколения постарше, путеводителем по Нью-Йорку. Собственно говоря, характер Холдена Колфилда мне лично никогда не нравился. Мальчик злой, мальчик людей не любит, никого не любит. Но Нью-Йорк там поразительный, настоящий, его чувствуешь, его видишь, вплоть до каких-то тактильных и обонятельных ощущений. Когда я впервые в жизни в 1989 году попала в этот город, первым моим желанием было пойти в Центральный парк, сесть у пруда и спросить у кого-нибудь: «А куда же деваются на зиму утки?» Что я и сделала.

«Люди, годы, жизнь» – тоже поколенческая книга. Илья Григорьевич Эренбург – человек потрясающей судьбы, человек, глазами которого можно увидеть ХХ век вплоть до 1960-х. И искусство, и бесконечная череда характеров, и разные города, и разные страны. Это труд всей его жизни, он десятилетиями вёл дневники. Я помню, когда попались в руки три маленьких сереньких томика – огромный тогда дефицит – я читала их жадно. Там есть проблески правды о том, что происходило в стране. И ещё книга – путеводитель и по Парижу, и по Берлину, и по Праге. Там есть Великая Отечественная во всём своём объёме, там огромная череда великих, известных, потрясающих людей. Я считаю, её надо проходить в школе, потому что понять первую половину ХХ века без этой книги практически невозможно. Её можно читать кусочками, её можно заглотнуть целиком, это как кому больше нравится. И характер самого Эренбурга – это характер внутри времени, со всеми его порывами, заблуждениями, разочарованиями, любовями, знакомствами, загулами. Я перечитывала её дважды или трижды. Она, ко всему прочему, очень уютная, с ней хорошо отдыхать, потому что автор – блестящий стилист, он легко пишет, совершенно не напрягаясь. Но погружаешься действительно в разные временные слои. Она ещё и просветительская. Вот, допустим, если вы прочитаете Сэлинджера «Над пропастью во ржи», вы не станете богаче и добрее. Хотя, возможно, что-то в себе поймёте. А вот прочитав «Люди, годы, жизнь» Эренбурга, вы станете человеком куда более образованным и эрудированным, чем до того. Я читала огромное количество мемуаров – лучше этих не знаю.

Мне было лет 15, нам домой принесли копию – огромную стопку очень мутно напечатанного текста, не на одну ночь, за одну ночь это невозможно, но на несколько дней. И читать к нам пришло человек десять. Всё раскладывалось в комнате на ковре, и кто на корточках, кто на четвереньках, по очереди меняясь страницами, читали. В самом апогее процесса открывается дверь – а дверь у нас почему-то не закрывалась в квартире – открывается дверь и на пороге стоит милиционер. Немая сцена. У всех шок. Он открывает рот и говорит: «Скажите, пожалуйста, у вас живёт собака по кличке Гела?» Фух-х-х-х, вздох облегчения. Кого-то она облаяла, кто-то на неё нажаловался. А то ведь чтение Солженицына – это тогда была статья!

Эта книга перевернула мое сознание абсолютно. Я знаю, что это стопроцентная, полная правда. Это не вся правда, но её очень много. Эта правда даёт шанс России выбраться из ямы. Потому что жить в выдуманной истории, жить в сахарной, прилизанной, лубочной истории невозможно. Нет будущего, если люди не знают своего настоящего прошлого. И вот эта книга, в частности, нам открыла то настоящее прошлое.