Александр Архангельский: Я с литературой в свободных отношениях

20 февраля 2017
Александр Архангельский

Александр Архангельский

Литературный критик, публицист, телеведущий

Александр Архангельский на вечере памяти директора Библиотеки иностранной литературы Екатерины Гениевой рассказал об эволюции читательского пути, своих отношениях с классикой, современной литературой и о том, почему профессия литературного критика портит отношения с книгами и как важно оставаться с ними в свободных отношениях. При подготовке использованы материалы сайта «Православие и мир».

1

книга Незнайка в Солнечном городе Партия Дениски и партия Носова
21

Незнайка в Солнечном городе

21
  • 1
  • 2
  • 48
  • 0
  • 0
  • 2

Через хорошую советскую детскую литературу прошло всё моё поколение. Это прежде всего Драгунский и Носов. Тогда была партия Дениски и партия Носова. Я скорее из партии Носова. Мой друг, недолгое время ходивший ко мне в кружок во Дворце пионеров, Лёня Клейн, который замечательно читает лекции о литературе и ведёт на «Серебряном Дожде» «Библиотеку Клейна», в одной из своих передач наконец мне объяснил, в чём принципиальное отличие между структурой сюжета Драгунского и сюжета Носова. У Носова всегда рассказ начинается так: «Когда мы с Мишкой остались одни дома…», а у Драгунского – «Когда мы с папой пошли вместе в…». И Клейн со смехом сказал, что это разница между еврейской и русской семьёй.

Рассказы Драгунского отличные, их в любую хрестоматию включай, они образцовые, они навсегда. Но сюжет «один дома» мне казался ближе. Он совпал с моим жизнеощущением, как и три гениальные сказки Носова «Незнайка в Цветочном городе», «Незнайка в Солнечном городе» и «Незнайка на Луне». Только потом до меня дошло, что это писательские шуточки. Потому что Солнечный город – это Солнцево по пути в Переделкино. А его другая книжка «Витя Малеев в школе и дома» написана, видимо, в Малеевке, в писательском посёлке. Но тогда я всерьёз всё это читал. И это оказалось полезно. Во-первых, Цветочный город – это такая идиллия. Нормальная жизнь нормальных малышей наедине с природой. Солнечный город – это утопия, коммунистическая вполне. А «Незнайка на Луне» – это первое соприкосновение советского ребёнка с миром, как говорили, чистогана.

2

книга Посмертные записки Пиквикского клуба Начал прогуливать школу и читать большие книги
21

Посмертные записки Пиквикского клуба

21
  • 6
  • 27
  • 46
  • 0
  • 2
  • 4

В юности я совершил резкий скачок от рассказов про пионеров в хорошую литературу. Почему он произошёл, я не понимаю. Лишь точно знаю, почему начал читать Достоевского. Я начал прогуливать школу. Уходил из дома со школьным портфелем, ехал на автобусе до метро «Киевская», садился на кольцевой, катался и читал. Знаете, если вы хотите приучить детей читать – пусть чтение для них станет тем, что в каком-то смысле страшно, интересно и опасно. Страшно, что поймают, узнают, что ты прогуливаешь, например. Опасно, что из школы выгонят. Появляется другая мотивация. А потом машинка заводится и ты начинаешь читать. Я после этого прочёл почему-то «Посмертные записки Пиквикского клуба» Диккенса. Почему их, а не «Оливера Твиста» или что-то более по возрасту подходящее, – не знаю. Но мне страшно понравилось.

3

книга Доктор Живаго Через одно рукопожатие
295

Доктор Живаго

295
  • 53
  • 802
  • 777
  • 63
  • 10
  • 95

Затем я подсел на Пастернака. Достать его книги было невозможно. Был сборник 1961 года, был 1965 года сборник из «Библиотеки поэта», с предисловием Синявского. Может быть, одна-две книжечки выходили. А хотелось собрать всё. Когда кого-то любишь, хочется всё время быть с тем, кого ты полюбил. Поэтому я начал собирать всё, что мог. Сам перепечатывал, переплетал.

Случайно я встретился с замечательным чтецом Дмитрием Николаевичем Журавлёвым. Я с ним познакомился в классе девятом-десятом, в доме отдыха Гостелерадио. Мама моя работала на детском радио машинисткой, взяла путёвку. Мы как-то вдруг разговорились, я его начал расспрашивать про Пастернака, он почувствовал, что собеседник хоть и школьник, но что-то знает. Ему стало интересно рассказывать. А он дружил с Пастернаком, входил в его ближайший доверенный круг, был одним из тех, кто участвовал в знаменитом первом чтении «Доктора Живаго» то ли у Ливанова, то ли у Юдиной. Так вот, Дмитрий Николаевич меня допустил до пастернаковских писем времён «Доктора Живаго». Во-первых, это через одно рукопожатие. Во-вторых, ты держишь в руках эти письма и гениальные стихи из этого романа… Это до сих пор самое близкое мне из того, что Пастернак в литературе сделал.

Это были такие длинные тетрадные листы, на которых летящим, стремительным, «пушкинским» почерком с характерной завитушкой фиолетовыми чернилами записаны стихи из романа. При этом у Пастернака много вариантов, но он в беловиках мало чиркал. Он писал на отдельном листочке вариант, вырезал ножницами и приклеивал сбоку, чтобы предыдущий вариант не исчезал. Это как в детских книжках картинки листали, чтобы они превращались в мультфильмы. И это был совершенно другой вход в литературу – как для посвящённого, своего.

4

книга Война и мир Спорю, пока не начну читать
584

Война и мир

584
  • 125
  • 557
  • 1927
  • 231
  • 17
  • 99

И наконец я пришёл к главной русской книге. При том, что я Пушкина люблю больше всех, конечно, это «Война и мир» Льва Толстого. Я честно прочитал роман в школе, как положено. Кое-что мне даже понравилось. Но потом, дозрев, перечитал, и с тех пор перечитываю регулярно. Не помню, сколько раз, по-моему, уже двенадцать. И каждый раз всё по-новому. Причём пока я не читаю, охотно ругаюсь. Всё не так, всё придумано. Барклай-де-Толли не был никаким сухим немцем. Он был шотландцем, род его происходил из Риги, говорил он по-русски очень даже неплохо, в отличие от главы противостоявшей ему русской партии, Беннигсена, который по-русски не знал вообще ни слова. Сперанский не такой, Александр I не такой, реальный Наполеон отнюдь не идиот. Но всё это заканчивается в ту самую минуту, когда ты открываешь первую главу, где салон Анны Павловны Шерер… И понеслось. В этот омут тебя затянуло, как щепку крутит.

5

книга Избранные стихотворения Живая связь с классикой
0

Избранные стихотворения

0
  • 0
  • 0
  • 0
  • 0
  • 0
  • 0

Для меня и многих гуманитариев моего поколения поэзия Тимура Кибирова показала, что нет непреодолимого разрыва между великой литературой XIX века и сегодняшней. Он это мне хорошо своими стихами, пронизанными живой связью с классикой, объяснил.

Первый текст Кибирова, который я прочёл, мне до сих пор дорог, хотя автор, видимо, его не любит и не включает в переиздания своих сборников. В 1990 году рижская газета «Атмода» впервые напечатала его поэму «Послание Л.С. Рубинштейну». Она мне попала в руки, и я понял, что современную поэзию читать могу. Что это живая, хорошая и при этом высокая поэзия.

Комментарии

Чтобы добавить комментарий, вы должны .