Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика

В бой вступили чуть западнее Лигатне. Дивизия наступала на Сигулду, город в 40 километрах северо-восточнее Риги. Противник, сначала отступив, на подступах к Сигулде оказал сильное сопротивление.
Дивизия рассредоточивается. Батареи дивизиона занимают огневые позиции. Мы, разведчики и топоразведчики идем на наблюдательный пункт. На пути фольварк. Дом и надворные постройки от боев не пострадали. Решили зайти в дом, время у нас было. Большая комната с богатой отделкой. Паркет. Полированная мебель. Рояль. В центре комнаты большой круглый стол. Диваны и кресла с резными спинками и ножками. На полу лежат картины, целые и порванные, в рамах и без них. Обивка диванов и кресел красной кожей сорвана или порезана на мелкие ленты. На столе стоит огромных размеров фарфоровое блюдо накрытое картиной. Поднимаю картину. На блюде человеческие испражнения. Кто-то поднял крышку рояля и выругался. В рояль тоже было насрано. Так нищие дикари принимали культуру и богатство.

На небольшой лесной поляне, среди уцелевших двухэтажных деревянных домов, зловеще выделялось пожарище с грудой головешек и обгоревших человеческих тел. Почерневшие тела лежали и на некотором удалении от пожарища. Позже, уже в Калуге, мы узнали, что немцы согнали в один двухэтажный дом то ли живших, то ли работавших в этих домах инвалидов и сожгли. А выбрасывавшихся из окон, расстреливали.

Некоторым нашим солдатам не давала покоя глупость немцев, сжигать деревни, которые самим бы пригодились, если не для обороны, так хотя бы, чтобы подкормиться или обогреться. Мороз их не жаловал, так же как и нас. Политработники и армейская печать объясняла это тем, что немцы боятся партизан, находящих приют у местного населения. А истина для меня и моих товарищей открылась значительно позже, уже летом 1942 года, когда командир отделения радистов старший сержант Подгорный рассказал нам по секрету, как он в команде факельщиков участвовал в выжигании деревень в тылу противника. Команды, во главе с офицером, формировали из высоких, рыжих или белобровых солдат. Одевали их в немецкую форму, вооружали немецкими автоматами и забрасывали в тыл противника. В команде один или несколько человек должны были знать хоть несколько немецких слов. Действовали они в глубоком тылу немцев, в зоне, где не было немецких войск. Заходила такая команда в деревню и шла по домам с требованием их покинуть. На сборы обычно давалось минут 30. По истечении срока факельщики проходили по деревне, зажигая дом за домом. Во время акции никто не имел права разговаривать на русском языке.

Немцы двигались по нашей территории в 19 раз быстрее нас. И потери немецкой армии были примерно во столько же раз меньше наших. Теперь, когда празднуют Победу в Великой Отечественной войне, мне становится не по себе. Я думаю, что отмечать праздник Победы, кричать о Великой Победе могут только отъявленные эгоисты или даже ненормальные люди. Разве можно праздновать Победу, когда наши потери были в несколько раз больше потерь противника. Это только потери убитыми, а сколько искалеченных! Сколько горя и страданий перенесли оставшиеся живыми мужчины женщины и дети. На фронте и в тылу. Сколько материальных ценностей, созданных поколениями, мы потеряли. Все это даже близко нельзя сопоставить с потерями и страданиями народа Германии. Я говорю это со знанием предмета. Я дважды прошел по своей территории - с запада на восток и с востока на запад, а потом и по территории Германии до самой Эльбы. Я все это видел своими глазами.

Мороз стоял за 20 градусов и солдаты сильно промерзли. У всех было лишь одно желание - обогреться и уснуть. Зашли в первый попавшийся дом и были поражены горем хозяйки. Молодая женщина металась по комнате и рвала на себе волосы. Оказалось, что во время боя за деревню в ее дом вошли двое немцев. Видно, обогреться. И в это время заплакал лежавший в люльке ребенок. Тогда один из солдат взял ребенка за ноги, ударил головой об печь и выбросил за порог. Это было первое увиденное, и поэтому так хорошо запомнившееся мне зверство немцев.