Праведный палач

Дом в Нюрнберге, давший кров молодоженам, находился в муниципальной собственности и до сих пор известен как «Дом Палача» (Henkerhaus). Большинство немецких городов принципиально не позволяли палачу жить в пределах городских стен, поэтому, даже если бы их дом стоял в неблагополучном районе — по соседству с бойней, свиным рынком или муниципальной тюрьмой, — Франц и его невеста все равно сочли бы себя счастливчиками. Первоначально дом, построенный в XIV веке, представлял собой невысокую трехэтажную башню (названную «Башней Палача»), расположенную с южной стороны маленького острова посреди Пегница. В 1457 году через реку был построен большой деревянный пешеходный мост (конечно, получивший название «Мост Палача»), и башня стала с ним одним целым. Затем к ней пристроили длинный фахверковый дом с фундаментом, расположенным прямо на мосту. Такая обширная резиденция, включавшая шесть комнат и расположенную в доме уборную, предоставляла одинокому молодому мужчине исключительный простор; в общей сложности площадь дома составляла 150 квадратных метров

Каким образом 24-летний подмастерье добился — пусть и с безупречными для его возраста рекомендациями — подобных успехов? Ключевые факторы: выбор времени, характер и контакты. Нюрнбергские советники были, несомненно, впечатлены профессиональным опытом и знаниями Франца, а также поручительством Линхардта Липперта, но именно приобретенная Шмидтом репутация трезвенника и надежного человека в сочетании с его молодостью, вероятно, стала в этом деле решающей. Палачи XVI века не особенно славились многолетней службой в основном из-за расположенности к насилию или какой-нибудь физической немощи. Из множества предшественников Франца в Нюрнберге один был казнен собственным помощником за измену, другой смещен с должности после убийства своего помощника в ходе спора о жалованье, третьего убили в засаде, четвертый был изгнан после того, как чуть не зарезал жену живодера до смерти, а двоих оставшихся, включая самого Липперта, вынудили уйти в отставку старость и болезни11. Будучи молодым, но уже опытным и, по всей видимости, благочестивым профессионалом, Шмидт соответствовал надеждам совета обеспечить стабильность и серьезность, которых так не хватало на этой должности

Плюс к этому за проведение допроса Францу полагалась плата в один талер (0,85 флоринов), и к тому же ему не возбранялось иметь дополнительный доход как в качестве выездного палача (с одобрения совета), так и в качестве знахаря — а это занятие приносило немалые деньги. Но даже одно лишь начальное жалованье уже позволяло ему попасть в пять процентов самых высокооплачиваемых работников Нюрнберга и было на 60 процентов выше жалованья его мюнхенского коллеги. Это делало Шмидта, вероятно, самым высокооплачиваемым палачом в империи и помещало — по крайней мере в финансовом отношении — в один ряд с юристами и целителями. В личном плане это означало, что теперь за год он мог зарабатывать по меньшей мере в три раза больше своего от

Выражение «Что хорошо, то из Нюрнберга» стало поговоркой, популярной в империи и за ее пределами, придавая названию города уровень престижного бренда и могло бы стать предметом зависти любой современной торговой палаты7

Переезд Франца из провинциального Хофа в урбанизированный Бамберг был лишь предвкушением того культурного шока, который он испытал после прибытия в 1578 году в знаменитый имперский город Нюрнберг. С населением более 40 000 душ внутри городских стен и еще 60 000 на прилегающей территории в 1300 квадратных километров, город на реке Пегниц был одним из крупнейших космополитических центров империи. Больше были только Аугсбург, Кёльн и Вена. Французский юрист Жан Боден называл его «величайшим, самым знаменитым и наиболее упорядоченным из имперских городов», а местный уроженец Иоанн Кохлеус патриотично объявил Нюрнберг «центром Европы, а также Германии»6. Другие граждане хвастливо называли свой любимый дом Северными Афинами, Северной Венецией или Флоренцией Севера — не в последнюю очередь благодаря славе, которой он был обязан знаменитому Альбрехту Дюреру (1471–1528) и множеству других выдающихся художников и гуманистов, включая Виллибальда Пиркгеймера (1470–1530) и Конрада Цельтиса (1459–1508).
Более объективные наблюдатели тоже