Почти два килограмма слов

Барахла было больше чем слов, но слова - тяжелее. Они всегда тяжелее. Особенно если речь идет о книге, которую ты никак не можешь добить.

И все же цели у них разные: врач ищет причину болезни и способы устранения; писатель же раны не лечит, часто как раз наоборот - наносит и заставляет читателя переживать их. И это тоже хорошо. Своего рода вакцинация. В кровь вводят малые дозы вируса гриппа, чтобы организм мог выработать иммунитет и побороть болезнь в случае эпидемии. Примерно то же самое делает с нами большая литература - она дает нам иммунитет. К глупости, к подлости.

Литература и медицина - родственные дисциплины. Обе - о травмах и о близости смерти. И цель у обеих (во всяком случае, в их изначальных состояниях) - уменьшить количество боли.

Искусство - самая нестабильная величина. И оттого, наверное, самая важная. Любая попытка упаковать искусство в идеологию - пусть даже в самую светлую и благородную - всегда приводит к деградации. Ведь всякая система стремится к равновесию, к определенной точке, к статичности. Искусство же, напротив, всегда движется. Поэтому вердикт Олдоса Хаксли прост: идеальное общество невозможно. Даже если когда-нибудь удастся создать систему правления, в которой нет места насилию и подавлению, эта система все равно не протянет долго. Ведь любой народ хорош лишь настолько, насколько хороша его литература. А искусство - это единственная стихия, способная противостоять варварству.И по-другому быть не может.

Если отвлеченно взглянуть на две культуры - американскую и русскую - то мы увидим такую закономерность. Американская культура реагирует почти мгновенно, русская реагирует с очень сильной задержкой - в среднем лет двадцать, иногда, очень часто, даже больше - лет пятьдесят. Наша культура начинает тянуться к трагедиям только после того, как сменяется власть.И это мне кажется очень большой проблемой. Потому что культура питается историями. Культурный ландшафт, он в принципе нужен для того, чтобы осмыслить, упорядочить движение истории.