Обращение в слух

Книга Обращение в слух Антона Понизовского написана удивительно хорошо. Все сказанное о каменном веке к ней никак не приложимо. Можно подумать, что автор с луны свалился.
Говорить о ней невозможно, не изложив хотя бы вкратце ее сюжет. В книге по крайней мере три уровня повествования: рассказы русских людей о своей жизни в России; четверка русских в Швейцарии слушающая записи этих рассказов в маленькой гостинице, для удобства буду называть их мета-героями – автор поместил их в обстановку близкую “герметическому детективу”, – и голос рассказчика, изредка вставляющего и свое слово. Есть правда там еще один мета-герой. Это набор цитат из Достоевского, а по правде сказать, из его героев вместе с набором расхожих представлений о мнениях Достоевского.
Записи о русской жизни, видимо, настоящие, хотя мне кажется, что они подверглись небольшой обработке автора, усилившей их выразительность.
Попробую перечислить достоинства этой книги.
В первую очередь, это ритм повествования. Каждый эпизод-анекдот в несколько абзацев, из которых – анекдотов – складывается повествование, – регулярно подчеркивается ударной фразой, этаким панч-лайн. Эти анекдоты с удивительной регулярностью бьют по голове читателя. Интересно, что на такие равномерные интервалы разбиты и записи, которые слушают мета-герои. Интересно как такое разбиение достигается. Иногда оно естественно присутствует у рассказчика, причем мне кажется, что Понизовский слегка подредактировал сами рассказы, чтобы добиться такого эффекта. Иногда рассказы размечены репликами интервьюирующих; а иногда оно достигается репликами слушателей-мета-героев.
Сами рассказы – как правило, грустные, трагичные, иногда о человеческой подлости и грязи – почти всегда тяжелые. Как уже сказано выше, автор методично бьет ими по голове читателя. Все это напоминает китайскую пытку водой, причем читатель почти забывает, что вместе с ним пытке подвергаются и мета-герои книги. Автор-то об этом помнит, и в тот самый момент, когда читатель уже готов сорваться и отбросить книгу, автор заставляет сорваться свою юную мета-героиню Лелю. Приведу этот момент целиком:
Вдруг Фёдор увидел, что Лёля как-то странно отвернулась к спинке кресла и — ему показалось — нюхает спинку кресла, сильно втягивая в себя воздух.
«Аллергическая реакция?! — грянула почему-то первая мысль. — Приступ?! Не может вдохнуть!..»
Одним прыжком Федя вскочил с кресла, бросился к Лёле: шея, щека покраснели, щека блестела — и только тут Федя сообразил, что Лёля просто плачет.
Бормоча какие-то слова, вроде «не надо», «не надо», «что ты» и т. п., Федя дотронулся до её плеча — плечо Лёлино под бесформенным балахоном оказалось совсем-совсем тонким.
Он был изумлён тем, что Лёля, до сих пор казавшаяся ему совершенно непробиваемой, плакала. От нежности он был почти готов и сам вместе с нею заплакать — и в то же время почувствовал себя сильным, хотелось её защитить...
— Немв... — невнятно пробормотала Лёля, — поедев...
— Что? — не понял Федя, — не можешь?.. что?
— Поедем взорвём всё... Не могу... больше слышать...
— Да-да... всё-всё-всё...
Он попытался мягко её отклонить от спинки кресла, в которую она утыкалась, привлечь к себе, под защиту — но, почувствовав неподатливость, не решился настаивать, а обнял её вместе с креслом, вдыхая запах, которым пахли её волосы, — очень свежий, похожий на запах снега, или, может быть, запах талой снежной воды.
— Ну как же помочь? Им же надо как-то помочь...
— Да, всё, всё... Завтра: я обещаю, что все истории... хэппи-энд! Только хэппи-энд, да?.. ты согласна?..
— Я знала, что плохо всё... — всхлипнула Лёля. — Но что настолько...
Отрывок и сам по себе хорош, но главное – оказывается точно в нужном месте в нужный момент. Конечно, это мое субъективное ощущение, но ощущение, что автор все время внимательно следит за настроением читателя и воздействует на него, учитывая это уже имеющееся настроение. Это – второе, что воспринимается как истинное мастерство автора.
Третье – умение охарактеризовать героя одной сказанной им фразой или даже словом. Вот в приведенном отрывке: плечо Лёлино под бесформенным балахоном оказалось совсем-совсем тонким, – а незадолго до того другая мета-героиня, Анна – постарше – так об этой Лёле отзывается: Хорошая девочка, молодая. Мясистенькая…
В другом месте:
Ну что, два мужика. Выпили они там, я не знаю — факт тот, что Витька — он над отцом посмеялся. Он говорит ему: «Хочешь, я тебе привезу молодую бэ?»
Отец говорит: «Да ну. Что я с ней буду делать?»
А сын говорит: «Ничего, я тебя научу, чего надо делать. Я тебе куплю виагры, и жизнь пойдёт на лад».
Только он не виагры купил, а каких-то таблеток...
И жизнь повернулась так, что она забеременела!! Ей всего-навсего — восемнадцать лет! А ему — шестьдесят!
...
А получилось так, что он в неё влюбился.
Он (сын) говорит ему: «Отец, ты с ума сошёл, что ли? Мой брат будет младше моего сына! Ты соображаешь?»
Ну и, конечно, сделали ей аборт.
Но вот сейчас ему... значит, ему сейчас шестьдесят восемь, он живёт там во Пскове, и с ней живёт. И не хочет приезжать.
А вот как это пересказывает Анна:
Отец с сыном. Соскучились в лесу, вызвали девок. Отец сперва не хотел: «Что я с ними, — говорит, — буду делать?» Резонно, в общем. Сын покупает отцу таблеточку, что-то вроде виагры. Прогресс влияет, ты чувствуешь? Девка делает вид, что залёт — и готово: мужик в шестьдесят пять, что ли, лет — бросает семью и женится на б....ще.
Разницу чуете? Вот эта разница – про мета-героиню Анну, вроде бы немного, а вполне достаточно. При этом, за редкими исключениями, Понизовский не пишет о “внутреннем мире” своих героев и, во всяком случае, героинь. Мы знакомимся с ними только по их внешним проявлением. Автор как бы сознает, что внутренний мир противоположного пола – загадка, и лучше ему так и оставаться. Мне видится в этом удивительное и очень редкое авторское целомудрие.
Об остальных метагероях скажу только, что остается чувство, что ты таких людей видел, знал и с ними общался. Про Достоевского и связанные с ним цитаты и разговоры говорить не буду, хотя тут и есть очень интересные наблюдения. Не стоит и останавливаться на слабых местах – они есть, но на редкость незначительны.
Итак, Понизовский позволил себе хорошо написать целую книгу. В наше литературное время это подвиг. Тем не менее, я уверен, что премию ему не дадут, слишком уж там все настоящее и внятное, совершенно невозможно притвориться, что видишь за туманом какие-то неведомые дали – тумана нет. Куда легче и комфортней наградить хотя бы того же слепленного из завес “Лавра”.
Все же после прочтения “Обращения в слух” остается некоторое недоумение: “Ну и?...” Да, мы услышали, что среди нескольких человек искусственно запертых на несколько дней возникают “отношения”, склоки, междусобойчики и даже явная вражда. Нам рассказали, что молодой человек и девушка в таких условиях влюбляются друг в друга. Это ново? А может быть все дело в том, чтобы внимательно и благоговейно вслушиваться во все эти истории? Вроде бы на это намекает само название. Вдумаемся. Что мы слушаем с благоговением? – Благую весть, Евангелие, и автор, видимо, тоже, как и его молодой герой. А в конце книги Понизовский как бы говорит нам: любая весть – благая; в любой есть Евангелие, и говорит он это четко и внятно, от нас дополнительной работы по додумыванию и доосмыслению не требуется.
Я не уверен, что такой конец достоин труда автора.