Бежать можете? — спросил он магистрата.
— Бежать? — недоуменно посмотрел на него Вудворд. — Спроси лучше, могу ли я ползти!
— Что бы вы ни могли в этом смысле делать, сэр, постарайтесь делать это как можно быстрее

Через минуту мой компаньон вытащит эту тряпку из вашего рта. Я прошу вас не кричать. Мы не боимся, что кто-то может прибежать к вам на помощь. Скажем честно, на помощь прибегать уже некому. Мы заткнули вам рот только ради собственных ушей. Через минуту мы вытащим кляп, и отныне все крики будут наказываться ударом в солнечное сплетение.


Как же это могло случиться? Как толпа школьников превратилась в банду дикарей, неудержимо катящихся к каннибализму, истязающих тех, кто послабее и поумнее, кто взывает к голосу рассудка и не хочет стать рабами Вельзевула, рабами юного фюрера, присвоившего себе власть над мальчишескими душами

Масса — причем я говорю не о пролетариате, но о том анонимном коллективном существе, в которое все мы, бедные и богатые, в определенный, очень важный момент сливаемся, — эта масса наиболее сильно реагирует на то, что меньше всего на нее похоже. Заурядность в паре с добросовестным отношением к делу могут принести политику популярность; но последняя любовь и последняя ненависть, обожествление и демонизация достаются только незаурядной личности; тому, кто недостижим для массы, а выше он или ниже среднего уровня — не так важно. Уж что-что, а этот вывод я уверенно делаю из своего немецкого опыта. Ратенау и Гитлер как раз и были аномальными явлениями, которые до крайности возбудили фантазию немецкой народной массы: один — своей необъятной культурой, другой — своей необъятной пошлостью. Оба, и это главное, происходят из недоступных средней массе областей, из каких-то потусторонних миров. Один — из той сферы высшей духовности, где симпосион, пир культур трех тысячелетий и двух частей света творится; другой — из джунглей, из грязи и тьмы бульварной философии и бульварного чтива; из подземного, подпочвенного мира, где в мутном вареве роятся бесы мещанских чуланов, ночлежек, казарменных сортиров и застенков


– Оглянитесь вокруг, посмотрите на это место. Колизей – арена, где умирали насильственной смертью: люди должны были бы бежать от такого зрелища, а они шли сюда как на праздник. Может быть, наши предки были монстрами? Или вы думаете, что за столько веков в человеческой природе что-то изменилось

Он не знал, как должен себя чувствовать воцерковленный человек, что ощущать. Но молитва за эту бедную душу дарила утешение. Ибо в этот момент только бытие Бога могло укрепить его перед лицом зла