Щегол

Первым у Донны Тартт я прочитал роман «Тайная история». Роман меня поразил. Наслышан был о «Щегле» и ждал его появления в России. Наконец прочитал. Должен сказать, что «Тайной истории» «Щегол», на мой взгляд, не превзошёл. Кроме того, за 2013 – 2014 гг. я прочитал 6 книг о подростках, и тематика мне эта поднадоела. Поэтому первая половина книги мне ничего нового не открыла из их жизни: наркотики, воровство, сексуальная озабоченность, школьные проблемы, неблагополучные семьи.

Но вторая половина книги (Тео, 17 — 25 лет) действительно достойна самой высокой оценки. Здесь и любовь, и тоска по близким и умершим людям, отношение с криминальным сообществом, т.к. снова появился Борис, и сногсшибательный поворот в истории с картиной Фабрициуса.

Короче, этот роман о том, как два несчастных ребёнка, два торчка, несмотря ни на что, сохранили в себе лучшие черты характера: любовь и дружбу, совестливость, верность друг другу, готовность отдать жизнь за товарища. Даже голливудский филиал не портит впечатления от книги.

Несмотря на все недостатки, Тео чертовски обаятелен и вызывает глубокую симпатию — живой представитель современного молодого человека. Что делать, если молодёжь обитает в своей специфической среде…

«Щегол» Донны Тартт: всё, что вы хотели знать о романе

Самый нашумевший роман 2014 года в рецензии ReadRate.

«Осторожно, смотрите, чтобы книга не упала вам на ногу», – шутят продавцы книжного магазина, передавая покупателю «Щегла» Донны Тартт. Самая нашумевшая книга 2014 года – это 830 страниц, Пулицеровская премия, вау-продажи и множество споров: всё-таки роман нудный или потрясающий? ReadRate подробно рассказывает о «Щегле». О чём он? Почему это шедевр? Стоит или не стоит читать, если до сих пор не приходилось?

Своего «Щегла» Донна Тартт писала 10 лет. А через год после публикации – в 2014-м – получила за него Пулицеровскую премию. Торопливого современного читателя не испугал даже внушительный объём произведения: американские, европейские и русские тиражи разлетались мгновенно. Книгу объявили событием десятилетия, а британский журнал Time включил Тартт в сотню самых влиятельных людей мира. Появилась информация, что Warner Brothers купила права на экранизацию романа.

О чём книга?

Книга Донны Тартт начинается с трагедии. В художественном музее, куда заскочили буквально на час тринадцатилетний Теодор Декер и его мать, происходит взрыв. Мама Тео погибает, а он чудом выбирается из-под развалин, по случайности прихватив с собой шедевр живописи – картину «Щегол» Фабрициуса, которая теперь для него – вечный источник тревоги, память о самом дорогом человеке и чистейший образец Прекрасного.

Из его задорного, неорганизованного детского мира, где самыми страшными были школьный директор да истеричный, заливающий разочарование спиртным отец, словно разом исчезают все краски. Уже не малыш, но ещё и не взрослый, Тео оказывается беззащитен перед надвинувшейся безысходностью. Отныне всякий раз, открывая глаза, он говорит себе: прежнего больше не будет. Маминых ласковых слов, лекций по истории искусств, которые она так любила в колледже, её рассказов о лошадях и детстве на ферме… Саму Одри Декер успокоил когда-то серебристый лунный круг, показанный отцом. «Помни, милая, он везде один и тот же. И если мы с тобой смотрим на него – значит, мы дома». Но это утешение, как и вся вселенная, для Тео умирает. Ведь его мама уже никогда не увидит луны.

«С трудом верилось, что мир рухнул, а кого-то ещё волнуют эти дурацкие занятия… с трудом верилось, что мир когда-то был не мёртв», – фраза, родившаяся при виде школьных объявлений, становится девизом юного Декера. Психологи дают такому состоянию имя – «клиника острого горя», – но помочь умирающему от тоски ребёнку они не в силах. Излечить способны лишь дружба, любовь и великое искусство…

Книга и картина

Название книги, данное в честь шедевра голландского живописца Фабрициуса (ученик Рембрандта, учитель Вермеера), предопределяет её основную идею. Это гимн неизбывной, щемящей тоске по совершенству. Свой главный вопрос Тартт задаёт устами одного из героев: «…Не в том ли смысл всех вещей – красивых вещей, чтоб служить проводниками какой-то высшей красоте?»

Кстати, в 2013 году в одном из нью-йоркских музеев живописного «Щегла» экспонировали в один день со стартом продаж «Щегла» книжного. Картина собрала толпы зрителей, поправ даже славу вермееровской «Девушки с жемчужной серёжкой». Так что теперь имя Донны Тартт вписано и в историю живописи.

Жанр

Предыдущие романы Тартт «Тайная история» (The Secret History) и «Маленький друг» (The Little Friend) были скорее психологическими детективами. В «Щегле» же она будто свела воедино классику и постмодерн. Детективный сюжет с перестрелками, похищениями произведений искусства и приключениями, которым позавидовал бы Шерлок Холмс. Длинные, тягостные сцены наркотического дурмана и пьяных галлюцинаций. Повесть о первой любви. И, разумеется, классический европейский роман воспитания.

Это большая повесть о настоящем Учителе – творце, отце, волшебнике и спасителе. Реставратор мебели Хоби, у которого после долгих скитаний находит приют сирота Тео, говорит о своей мастерской по починке антиквариата как о «госпитале». Испытавшие прикосновения тысячи рук вещи для него живы. Более чем живы – они одушевлены. И отсутствием этой души отличается подделка от подлинника. Царящий в своём маленьком «кабинете» под лестницей, Хоби похож на добродушного Гефеста. Но если под молотом олимпийца рождалась главная красота его мира, то Хоби воссоздаёт её из обломков былого величия: куски «шератонов» и «хеплуайтов», безнадёжно испорченные, обретают в его руках вторую жизнь. Соединяются в новых произведениях… Добродушный, ласковый и на первый взгляд немного неловкий герой, утирающий лоб «внутренней стороной запястья, как это делают рабочие», становится для Тео лучшим психологом. А его дом – тем самым Местом, Куда Всегда Можно Прийти (должно быть, о таком и мечтали герои Достоевского). «Почти сам того не замечая, – пишет Теодор, – я мог иногда ускользнуть прямиком в 1850-е, где тикают часы и скрипят половицы, где на кухне стоят медные кастрюли и корзины с брюквой и луком, где пламя свечи клонит влево от сквозняка из приоткрытых окон, а занавеси на высоких окнах в гостиной трепещут и развеваются, будто подолы бальных платьев». Хоби возвращает душу изувеченной Красоте. И Красоту – изувеченным душам.

Образ друга-учителя (который в то же время и друг-искуситель) пропадёт к середине книги, чтобы триумфально возвратиться в конце.

Почему это шедевр?

Донна Тартт продолжает традицию Диккенса, привнося в «большой роман» современную иронию, насыщая его культурными реминисценциями и прямыми отсылками к разным произведениями искусства – от фотографий Мэтью Брэди до романов Достоевского.

Конечно, можно разглядеть в «Щегле» и слабые стороны. Многовато упрощений и перепевок оборота «соприкасаясь коленями». Карикатурно представлена «русская тема»: носителю нашего языка имя Витя уж никак не напомнит слово «вишня», а мысль, что в России «почти не достать» маршмеллоу, развеселит.

Несколько условен образ самого Тео – пожалуй, он слишком проницателен и энциклопедичен для 13-летнего подростка. Он с первого взгляда, брошенного на незнакомца, понимает, что тот страдает от недосыпа из-за новорождённого ребёнка, а при входе в новую для него комнату первым делом обращает внимание не на что-нибудь, а на корешки книг американских поэтов. Ему достаточно скользнуть по ним взглядом, чтобы определить – это первые издания. Словом, Тео из тех подростков, которые «на самом деле умнее, образованней, проницательней и тоньше всех окружающих взрослых». Такие «интеллектуалы-умницы» в последнее время стали клише в современной американской литературе.

Однако это роман не портит, а придаёт ему очарование. Даже плащ Бориса Павликовского – того самого многомерного друга – плащ, от которого веет «угрюмостью Восточного блока: едой по карточкам и советскими заводами, промышленными комплексами где-нибудь в Одессе или Львове», в контексте романа не оскорбляет, а скорее располагает. Дочитайте «Щегла» до конца – и через пелену наркотических кошмаров, отчаяния и страха вам откроется тёплая, всполохами прорывающаяся сквозь ужасы жизни Красота, по которой тоскует каждый.

Текст: Людмила Черепнева

«Воспитательный роман», который ничего, кроме «пустоты» и «тяжести» в себе не несет.

В самом конце книги (подводя итог этой «нестандартной» истории), автор начинает рассуждать о художниках и их картинах, об авторе и их «творении», высказывает мысль о том, что автор и его творение, никогда так до конца и не узнают друг-друга, и не смогут осознать – «кто над кем держит контроль». Это с очень большой долей вероятности, может относиться и к самой Донне Тартт, и ее «творению», где либо, очень четко проглядывается то, что автор так и не сумел совладеть с «материалом», либо совершенно наоборот – показал нам совершенно новую «модель повествования» (которая, опять-же, воспринимается только самим автором). В этой неимоверно нудной, натяжной, и в чем-то страдальческой книге, нет и не может быть единого и общего «центра». Хотя, главный герой – Тео Деккер – и есть этот самый «центр», но те резкие, судьбоносные повороты в его жизни, становятся отдельными «очагами» истории, с которыми автор, так и не может совладать, и обуздать их. И все эти многочисленные «горести», которые сваливаются на самого героя, скорее походят на «воспитательные романы» Диккенса. Но, даже и то, как автор преподносит саму историю, не подходит под определение «воспитательного романа»: в нем нет того самого «утешения», нет и той самой «надежды». Но даже и «грабительским романом» – это назвать трудно: отдельные, конкретные, сюжетные повороты (в которые надеешься и веришь) резко сменяются, и трансформируются. И мы так, до конца и не понимаем, в чем именно помогала ему именно эта картина, после смерти его матери, тогда как в дальнейшем он становиться наркоманом, который в отдельных наркотиках разбирался намного лучше, нежели в изобразительном искусстве. Даже само название книги – это и название картины, которую держит у себя герой, и само определение героя. «Щегол», как бы несуразно это и звучало – точное и конечное определение состояния главного персонажа, который так-же как и на картине, оказался никому не нужен, он никого и ничего не желает в этой жизни, и лишь его небольшая грива на грудке, выпячивается из всех сил.